СССР: Дневник пацана с окраины - [8]

– Хороших мало, – сказал он. – Только с двумя пистолетами, с плеткой и который «руки вверх». Остальные – говно. А индейцев сейчас вообще никому не нужно. Их давали недавно в ГУМе, и все, кто хотел, купили. Короче, за всех могу дать две машинки.

Гурон расстегнул свою сумку, вынул две модели машин в синих коробках с вырезом. На коробках было написано «Matchbox».

– Почему такие маленькие? – спросил я. – Это не масштаб «один – сорок три»…

– Что значит – маленькие? А какие ты хотел – такие во? – Гурон развел руки в стороны. – Я тебя не заставляю. Хочешь – бери, не хочешь – не бери. Засунь своих индейцев в жопу.

Я взял модели в руки, чтобы рассмотреть. Одна была «Audi Quattro», вторая – старый «Citroen» с наружными крыльями. Бок красной «Audi» был поцарапан.

– Смотри, поцарапано, – сказал я.

– Все. Давай сюда машины и забирай свое говно. Я их продам Ковалеву с седьмого «А» по червонцу. Понял? У него знаешь, сколько бабок? Его батька работает на «Химволокно», во вредном цеху, получает рублей пятьсот или больше. Он Ковалеву каждый день дает рубль, а иногда – три.

– Ладно, я беру.

– Давно бы так. Обязательно надо повые…ся? Я тебя когда-нибудь отхерачу.

Гурон несильно стукнул мне в плечо, стал собирать солдатиков в сумку.

– А если еще будут такие – за деньги возьмешь? – спросил он.

– По сколько?

– По червонцу, я ж сказал.

– «Чайка» стоит девять сорок. Самая дорогая модель.

– Ну и что? Эти лучше. Эти – импортные.

– Ни фига они не лучше.

* * *

Я проснулся. Было темно. Скрипела кровать родителей. Слышался шум. Я тихонько приподнялся на локтях. Моя и родительская кровати стояли голова к голове. Папа лежал сверху на маме и двигался. Оба были под одеялом. Я понял, что они делают. Я тихонько повернулся к стене. Скрип кровати прекратился. Папа что-то сказал маме шепотом – я не расслышал.

На улице завыл ветер. На балконе ударились друг о друга прищепки на веревках.

* * *

– Сегодня мы посвятим классный час обсуждению фильма, который вы все должны были посмотреть, – сказала классная. – Что это за фильм, кто скажет?

– «Чучело»! – крикнула Неведомцева.

– А фамилию режиссера кто-нибудь помнит?

– Баранов! Нет, Бычков!

– Быков, а не Бычков, – поправила классная. – Ролан Быков, известный советский режиссер детского кино. Итак, поднимите руки все, кто посмотрел этот фильм.

Не подняли только Косаченко и Кузьменок.

– А вы почему не выполнили задание? – спросила классная.

Оба пацана промолчали.

Мы с Колей ходили на фильм в понедельник, в «Чырвоную зорку». Мне он не очень понравился: фильм как фильм, я не понял, зачем его надо смотреть всему классу и потом обсуждать на классном часу.

– …Это фильм из тех, о которых спорят, которые вызывают в нашем обществе дискуссии, – говорила классная. – Мы в нашем педагогическом коллективе тоже обсуждали его, и мнения высказывались самые различные. Но я предлагаю вам обратить внимание на один момент – ключевой, насколько я понимаю, – на взаимоотношения коллектива и отдельного человека. Главная героиня…

– А правда, что она – дочка Пугачевой? – спросила Завьялова.

– Во-первых, перебивать говорящего нехорошо, – строго сказала классная. – Но чтобы больше не возвращаться к этой теме… Да, Кристина Орбакайте – дочь нашей известной певицы Аллы Пугачевой…

– А почему у нее тогда такая фамилия? У нее папа – нерусский, да?

– …Но, повторяю, мы здесь сегодня говорим не об актерах, которые играли в фильме, а о морально-этических проблемах, которые в нем поднимаются. И как я уже вам начала говорить, пока меня не перебили, одна из важнейших проблем – это взаимоотношение коллектива и человека. Главная героиня не смогла вписаться в новый школьный коллектив, и это во многом ее собственная вина, потому что она не осознала значимости коллектива, не осознала приоритета коллектива над отдельным его членом, и в этом – ее настоящая трагедия и беда…

– А правда, что из собачьего сала делают мыло? – спросила Завьялова. – В кино говорили…

* * *

Трактор медленно тянул по полю картофельный комбайн. Мы шли за ним с ведрами, подбирали картошины. Когда набиралось ведро, несли его к другому трактору, с прицепом. На прицепе стоял дядька в кепке, курил «Беломор». Он наклонялся, брал ведро и высыпал в прицеп.

– Пойдешь с Кирилловым по разам? – спросил у меня Кузьменок.

– Зачем?

– Так… Он на тебя обзывался. – Кузьменок улыбнулся. Я понял, что он врет. – Давай сейчас отойдем в сторонку, чтобы классная не видела…

– Не буду я с ним…

– Что, сосцал?

– Ничего я не сосцал. Просто не хочу.

– Сейчас скажешь, что голова болит или еще что-нибудь, да?

– Ничего у меня не болит…

– Тогда чо ты сцышь?

– Сказал я, что не сцу…

– Значит, будешь?

Кириллов ударил первый – несильно, но в нос. Пошла кровь. Я ударил ногой. Хотел прямо в яйца, но промазал – самому стало больно. Я закричал. Кириллов отступил. Я ударил еще раз – кулаком под глаз и в ухо. Кириллов отвернулся, схватился за лицо.

– Все, хватит, – сказал Кузьменок.

Автобус ехал мимо серых полей. Болел большой палец на правой ноге – это ей я ударил Кириллова. Кириллов сидел у окна, рядом с ним – Кузьменок. Кузьменок содрал с него шапку, высунул ее в окно – типа, собирался выбросить. Кириллов подпрыгивал на сиденье, тянул руки за шапкой.