СССР-2061. Том 9 - [18]

* * *

Его удивляло все. Ка – это имя, а где фамилия? Как нет фамилии? Что, и Гензо Антарес – это все одно имя? Вы не гордитесь своими родителями? Вы их стесняетесь? Почему у вас не принято афишировать родственные связи? А как ваши юристы устанавливают права наследования? Нет юристов? Нет прав наследования?!.. Джанелла называл это «интервью».

Антаресу, привычному к постоянной нагрузке – умственной, эмоциональной, мышечной – было до одури скучно. Периодически инициативу в разговоре брал на себя Ка. Увы, только для того, чтобы лихорадочно выспрашивать у Джанеллы аналогичные глупости.

На анализаторе изменились данные по составу воздуха, уменьшилась плотность. Антарес подсчитал, что этими темпами ко времени стыковки на борту будет практически чистый кислород при давлении 31 кПа. Такие же показатели были на Марсе внутри купола, значит, кто-то уже позаботился об адаптации. Еще из головы не шел загадочный старец, на фоне которого совершенно стерся образ Тригонометрики. Это было смешно и досадно. Лишнее напоминание, что его судьба – ворчливый мизантроп, а не чудесная женщина.

Джанелла тем временем говорил, что человек по природе агрессивен, а возможность для каждого вымещать натуру в пустоте бескрайних виртуальных пространств – лучшее, что цивилизация дала людям.

— Получается что-то типа комфортной одиночной камеры, куда каждый человек должен быть посажен за греховность? — увлеченно вникал Ка.

— Да, но если это добровольный выбор, он и есть свобода. Моя камера заключает в себя весь мир. Вот вы считаесь свободным и действуете добровольно. Теперь представьте, что весь этот космический корабль и место, куда мы летим, находится внутри камеры. В чем же разница?

— Во мне, например, — вскользь заметил Гензо Антарес.

— Как сказать. Возможно, вы есть в моем мире, как я есть в вашем.

Антарес вежливо промолчал. Он уже извел на Джанеллу годовой запас внимательности и выдержки. Эскапист, авантюрист, неуч – ради бога. Только не ксенофоб.

* * *

И все же он огреб свою порцию дерьма от этого разговора.

— Как вам удалось попасть в число первых колонистов? — Первым Джанелла всегда обращался к «вундеркинду».

— Ну, я с детства не свожу глаз с проекта. В тот же момент, когда посчитался итог голосования по признанию базы территорией СССР, запостил заявку. Успел в числе первых.

— А вы?

— А я – через комиссию по дискриминации.

— Круто, — сказал Ка. — Занял чужое место. В принципе на этом знакомство могло и закончиться.

— У вас в стране есть дискриминация?

— Нет, у нас в стране есть комиссия. Ее сейчас чаще называют комиссией по привилегиям, но пока она пользуется влиянием. Комиссия установила квоты.

— К какой дискриминируемой группе вы себя причисляете?

Лицемерил Джанелла почти так же плохо, как Антарес. Выдать интерес за сочувствие не вышло, эти двое видели друг друга насквозь.

— У нас в стране признается три категории граждан, чьи права были ущемлены в первые десятилетия, пока Конституция 55-го года не расставила все по местам. Неполноценные, неполноправные и беременные. Неполноправные – люди от 18 до 24 лет, по-вашему, студенты. Мне 23. Надеюсь, я ответил на ваш вопрос.

— Да, но как получилось, что по квоте прошли именно вы? Ведь многие хотели лететь?

— Пока только я. Через неделю вылетают еще две Медузы, возможно, к тому времени кто-то еще подаст заявку.

— Почему никто не хочет лететь?

— Если вы были в наших городах, то, наверно, сами понимаете. Витражный купол, климат-контроль, — в памяти выпукло нарисовался зловредный старикан: – незабудки, фонтаны… А здесь в каютах даже компа нет нормального. Он усмехнулся: девяностопроцентная правда – стопроцентная ложь.

— …Ну и потом… получение прав у нас привязано к обучению, без этого нет допуска к управлению и контролю над производством. Романтика покорителей природы на периферии обычно совпадает с загниванием систем управления в центре. Поэтому у нас важнее управление и контроль. А Марс – это большая ферма и большой рудник. В плане развития производительных сил он не сулит принципиального прорыва.

На этой ноте Джанелла наконец вспомнил, что он не только журналист, но и демиург, и ушел проявлять заботу о своем народе. Ребята остались сидеть, не глядя друг на друга. Антарес ненавидел зависеть от чужого мнения, но зависел.

— Это важно? — он резко прервал молчание.

— Да.

— Это настолько важно?

— Нет.

* * *

Круг общения Джанеллы сложился как-то сам собой. Испанским он не владел. Американцы, еще не отошедшие от прелестей гражданской войны, смотрели на него с кровожадным блеском в глазах. Они не верили в независимость прессы. Буржуазный журналист был в их понимании просто еще одним военным, только с камерой и удостоверением пресс-центра. Оставались русскоязычные. В них было что-то от первобытных дикарей. Издалека они рисовались жестокими и опасными, при бытовом контакте казались Джанелле крайне наивными. А уж эти двое были просто находкой. Как он и предвидел, они стали держаться вместе.

— Почему ваш друг всегда такой задумчивый? — Джанелла подобрал самый мягкий синоним к слову «мрачный».

— О, он поглощен проблемой инициации в неразвитых обществах, — сказал Антарес, и Джанелла, обожавший разглагольствовать на гуманитарные темы, тут же затянул свое вечное: