Срочная помощь сексуальнозависимым - [2]

– Ну, и как анализатор оказался? Подходящий?

– A-а, – Федор дожевал огурец и заговорил более членораздельно, – рамка с площадкой обычная, как в аэропортах. Я прошел туда – обратно, она: «Встаньте, пожалуйста, на площадку», а сама назад – в комнату, где мы до того беседовали. Я стою, как дурак. Через пару минут та очкастая сестричка заглядывает: «Спасибо, говорит, теперь одевайтесь». Прикинь?

Федор отложил вилку и сурово взглянул на меня.

– Что ты ржешь? Несмешно ни разу!

– Трусы на тебе хоть приличные были? С длинным рукавом? – я разлил еще по одной. – Могу спорить, что потом тебя на лекцию отвели. Что-нибудь о ценностях семейной жизни и вреде нерегулярного секса.

– Если такой умный, – вздохнул Федор, – мог и подсказать, чтобы я плавки надел. Про лекцию ты верно догадался, но это все ерунда. Ладно, давай вздрогнем.

– Теперь колись, по какому поводу банкет? – я примостил опустевшую стопку на заваленный соленьями и нарезками стол. – Надеюсь, ничего серьезного? Теща по-прежнему бодра, и ты с Вероникой своей не разводишься?

– А вот нетерпеливость, она тоже от неудовлетворенного сексуального голода. Я теперь не как некоторые – темный и необученный, я теперь все знаю, а ты слушай и помалкивай, – он осмотрел стол в поисках особо вкусной закуси, ничего не выбрал и снова откинулся на жалобно пискнувший стул. – Стало быть, оделся я, докторши той, конечно, след простыл. Сестричка меня в конференц-зал сопроводила. Там все затененное, только сцена в прожекторах, но зрителей я голов двадцать насчитал. На сцене крендель какой-то распинается о том, как жить правильно. Обстоятельно так рассказывает про бездуховность телесных удовольствий в целом и постельной любови в частности. Потом к последствиям грешной похоти перешел – такая, оказывается, жуть, лучше сразу повеситься. Я, было, совсем заскучал, но чую – за рукав кто-то тянет. Оглянулся – сестричка очкастая.

– Погоди-ка, – я принес из коридора массивную табуретку. – Вот твое любимое кресло, а стул отдай, еще сгодится.

– В общем, пригласила меня, – Федор безропотно пересел на табуретку, – принять участие. «У Вас, на ухо мне шепчет, поразительные результаты анализов. Уникальные, значит, результаты, и мы весьма хотели бы видеть Вас в нашей Программе». У них там, оказывается, какая-то Программа, но не каждый подходит.

– Я понял, ты – Избранный.

– А я вот не понял. Короче, вышли мы в холл, а там докторша стоит и мне улыбается. Я говорю: «Какая-такая Программа?» Она все объяснила, правда, я все равно ни бельмеса не понял. Что-то там про халахупное дыхание, развитие подсознания и остального организма. А главное, говорит: «Я лично у Вас фасилитатором буду». Тут я, конечно, согласился.

– Фаси… кем она будет?

– Не будет, а уже есть. Она говорит: «Это помещение мы только арендуем, а Вас ждем исключительно в нашей Лаборатории». И приглашение вручила, типа пропуска, совсем по другому адресу. А как тебе водочка? Хороша?

– Не спорю. Напиток достойный, но ты не прав. Они на тебе опыты ставить будут. У желтоглазой Барби твоей диссертация, ты – кролик подопытный. Зачем так здоровьем рисковать? То ли дело: я бы девушек пригласил…

– Угу. Значит, мы с ними здесь, а Верка моя – этажом ниже прогуливается. Это, по-твоему, не рисковать здоровьем?!

– Ладно, рассказывай дальше, – я разлил еще по одной, – и подробнее! Фасилизатором – это как?

– Значит, на следующий день пришел я по адресу, а там вроде офис. Верхний этаж высотки, никакой медицины, но все очень круто, – Федор даже не глянул в сторону наполненной стопки, что на моей памяти случилось впервые, – у них и полы с подсветкой. Очкастая там же, на посту. Встретила и сразу в душ повела. А душ у них, я тебе скажу…

– Зеркала и фотки интересные?

– Нет там никаких фоток, но душ замысловатый, – Федор мечтательно прищурился на потолок, – он то поливает со всех сторон, то обдувает, то опять поливает, а запах, как осенью на лесной поляне. И, кстати сказать, велено было мыться без одежды, то есть, значит, без трусов.

– Уже что-то.

– Это все та – очкастая. Я ей говорю: «А ничего, что я тут голый? Может, выйдите?», а она: «Все в порядке. У меня работа такая». Я говорю: «Так давайте поработаем?». Даже не фыркнула, так и стояла фонарем. А дальше самое интересное. Взяла она у меня кровь из пальца на анализы и в зал повела…

– Чего, так голым и повела?

– Почему голым? Балахон выдала серый до пяток. Вот заходим мы с ней в зал, а там сумрак и койка посереди белеет. Большущая такая. Меня прямо оторопь взяла. «Да уж, думаю, вылечат меня сейчас от сексуальной зависимости раз и навсегда», – Федор, постучал кривым мизинцем по стопке, потом без выражения на лице выпил. – Короче, уложила меня сестричка на эту койку да и вышла. Я лежу, жду. Койка не мягкая, а прямо нежная. Тишина – аж в ушах звенит. Глаза понемногу к темноте привыкают, но смотреть особо не на что: комната пустая, над головой потолок белеет. Продолжаю лежать, настроение падает; зря, думаю, с этой бодягой затеялся. Потом музыка началась. Не то чтобы совсем музыка, а так: бум-блямс, бум-блямс. Сначала тихо, еле слышно, потом громче. Я уже решил ноги делать и тут глядь, а рядом докторша моя стоит, улыбается. Прикинь, лежу на гигантской койке, как цветок на блюде, фея в двух шагах и балахон на ней типа моего. Материя легкая, под ней такие изгибы вижу, такие выпуклости! Соображаю, как все это будет колыхаться и двигаться, ну и конечно, организм, как бы сказать, начинает реагировать. А она ладонь приподняла и вроде запела. И тут треснул я напополам. Одной частью чую, что под балахоном она, как и я, в чем мама родила, а другой ничего не чую – голос слушаю. Лежу бревном, но уже так спокойно стало, легко, как в детстве. Понимаю, что по-любому все хорошо будет.