Средние века: очерки о границах, идентичности и рефлексии - [20]
«Самоидентификации» Геральда посвящена и значительная часть его биографии, написанной Робертом Бартлеттом. Исследователь далек от того, чтобы называть Геральда «валлийцем» или приписывать ему участие в рождении валлийского национального духа. Скорее наоборот. Бартлетт, цитируя немецкого исследователя Карла Шмитта, сравнивает Геральда Камбрийского с Джонатаном Свифтом, тоже клириком и желчным полемистом, который в какой-то момент ненадолго стал ассоциировать себя с ирландцами>50. Бартлетт идет по стопам Рихтера и относит Геральда к космополитическому слою образованных клириков, неустанно разъезжавших по Европе по делам то государственной службы, то церковной, то просто за ученой надобностью>51. Что же до проблемы «национальной» (или «национально-культурной») идентификации Геральда, то Бартлетт, вслед за многими биографами, называет его представителем довольно небольшой группы так называемой «аристократии Марки» — группы камбро-нормандских семей, которым принадлежал в центральном и южном Уэльсе, на основании особого права, Обычая Марки, десяток-другой владений>52. Представители именно этой группы (кстати говоря, ближайшие родственники Геральда) составили первую волну завоевателей и колонизаторов Ирландии. Интересы фамилий Марки не совпадали ни с интересами короны или, собственно, английской аристократии, ни, естественно, с интересами правителей Исконного Уэльса>53. Это была, если рискнуть несколько модернизировать ту историческую ситуацию, «колониальная аристократия». Геральд как ее представитель ассоциировал себя, скорее, с местом, где он родился и служил архидьяконом (южный Уэльс), нежели с местным населением. Его патриотизм был — и это тоже характерно для Средневековья — «провинциальным»; его родина — отцовский замок Манорбьер, а не Уэльс или «вся Британия».
Ту же мысль развивает и Хью Прайс>54. Ученый еще более минимизирует «валлийский элемент» биографии Геральда Камбрийского. Несмотря на то, что Геральд может написать «наш Уэльс», он идентифицирует себя с местом, а не с населением. Самоидентификация Геральда — колониальная, он сам «создает» себе компатриотов, подчеркивает свое родство с древнейшей династией Уэльса, но не с нынешними валлийскими принцами. Что же до нормандцев, то он выделяет среди них только отцовскую линию — Геральдинов>55. В развитие темы можно даже, с известной долей осторожности, сказать, что Геральд Камбрийский «аппроприировал» ту часть валлийского и нормандского прошлого, которая была ему необходима для идентификации себя в мирах, в которых одновременно жил: валлийском, камбро-нормандском, англо-нормандском, французском, интернациональном церковном.
Итак, начав XX в. «валлийским патриотом», Геральд Камбрийский закончил его чуть ли не «уэльсо-фобом» и одним из авторов «черной легенды о валлийцах». Вряд ли второе определение будет вернее первого. Просто вопрос о «национальной» идентификации, о «патриотизме» или об отсутствии оного у средневекового автора был поставлен обстоятельствами не XII или XIII в., а ХХ-го. «Геральдиана» постепенно ставит совсем иные вопросы. В завершении статьи — несколько слов о том, какие они.
Как нам представляется, наиболее перспективный путь развития будущих штудий о Геральде — углубление и тематическая детализация анализа его сочинений. Не говоря уже о целом ряде «специальных» его книг (житий, исторических сочинений и проч.), не до конца изучены самые известные его труды — «валлийские» и «ирландские» труды. Они почти не рассмотрены в соответствующем контексте современных Геральду сочинений этого жанра (например, травелогов), да и степень влияния традиции (например, античной) пока выявлен недостаточно. Думается, что мы можем сильно изменить наши представления о том, что именно думал Геральд, например, о валлийцах, после того, как рассмотрим некоторые пассажи из его трактатов в контексте традиции античных и средневековых «описаний варваров»; это же поможет и в вопросе «верификации» его сведений. Неудивительно, если окажется, что Геральд Камбрийский не столько описывал кельтские народы, сколько воспроизводил известные ему по классическим описаниям других народов штампы>56. Продуктивным представляется также попытаться проанализировать всю библиографию сочинений Геральда, дабы выяснить место в ней «валлийской темы»; уже сейчас можно предположить, что место это будет скромным. В конце концов, «геральдиана» неизбежно из преимущественно «жизнеописания» почти полностью превратится в «анализ текстов»; ибо, как уже неоднократно говорили, жизнь Геральда Камбрийского мы знаем в основном из его сочинений.
В этом смысле, не претендуя на «прорыв» в «геральдоведении», попробуем показать, как именно анализ автобиографических текстов нашего героя мог бы дать нам некоторое представление о вопросе, интересовавшем почти всех исследователей его биографии и трудов. Речь идет о национальной (в данном историческом контексте — этнической и культурной) идентичности Геральда Камбрийского, которая, как мы видим, стала вопросом политическим не только для его современников, но и для историков XX в. Карьера Геральда как королевского клерка, советника Генриха II, Ричарда I и Иоанна I, вполне ожидаемая для одаренного и энергичного человека, обладающего столь глубокими познаниями в латинской литературе, каноническом праве, в валлийских династических делах, нравах, культуре и даже способе ведения войны в Уэльсе, не сложилась именно из-за того, что его смешанное этническое происхождение стало причиной глубоких подозрений в его политической лояльности короне. Как мы видим, Геральд Камбрийский оказался чужим везде: при дворе его считали «валлийцем», правители тогдашнего Исконного Уэльса на него смотрели, скорее, как на представителя англо-нормандского семейства колонизаторов, последние же явно с подозрением относились как к его фамильным связям с местной династией, так и к попыткам сделать карьеру при королевском дворе. Этническое происхождение переплетается с проблемой политической лояльности и до конца распутать данный клубок не удалось никому из историков XX в., писавших о нашем герое, потому, что установки (в том числе и политические) историографии прошлого столетия накладывались на очень сложную биографию Геральда. Прежде всего, это проявилось в попытке одарить его одной-единствен-ной «идентичностью», вполне в духе века массового общества и национально-государственных (или идеологических) мобилизаций. Между тем, в случае Геральда Камбрийского речь может идти, скорее, о «мерцающей идентичности», сформированной из нескольких не сливающихся в одно элементов: принадлежности к англо-нормандскому семейству Марки, династии правителей Дехайбарфа, валлийскому клиру, также кругу людей, получивших образование во Франции; не стоит забывать и о временной принадлежности к окружению нескольких английских королей и т. д. «Мерцающая идентичность» Геральда по-разному проявляется в разных конкретных ситуациях и — более продолжительно — в разные периоды его долгой жизни. Одной «точки сборки» здесь нет и быть не может; таких точек несколько и ни одна из них не является преобладающей, если брать масштаб всей биографии Геральда Камбрийского. Представляется, что именно поэтому в «Описании Уэльса» он дает советы как короне по поводу успешного завоевания Исконного Уэльса, так и валлийцам — как сохранить независимость.
В своей новой книге Кирилл Кобрин анализирует сознание российского общества и российской власти через четверть века после распада СССР. Главным героем эссе, собранных под этой обложкой, является «история». Во-первых, собственно история России последних 25 лет. Во-вторых, история как чуть ли не главная тема общественной дискуссии в России, причина болезненной одержимости прошлым, прежде всего советским. В-третьих, в книге рассказываются многочисленные «истории» из жизни страны, случаи, привлекшие внимание общества.
Книга Кирилла Кобрина — о Европе, которой уже нет. О Европе — как типе сознания и судьбе. Автор, называющий себя «последним европейцем», бросает прощальный взгляд на родной ему мир людей, населявших советские города, британские библиотеки, голландские бары. Этот взгляд полон благодарности. Здесь представлена исключительно невымышленная проза, проза без вранья, нон-фикшн. Вошедшие в книгу тексты публиковались последние 10 лет в журналах «Октябрь», «Лотос», «Урал» и других.
Истории о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне — энциклопедия жизни времен королевы Виктории, эпохи героического капитализма и триумфа британского колониализма. Автор провел тщательный историко-культурный анализ нескольких случаев из практики Шерлока Холмса — и поделился результатами. Эта книга о том, как в мире вокруг Бейкер-стрит, 221-b относились к деньгам, труду, другим народам, политике; а еще о викторианском феминизме и дендизме. И о том, что мы, в каком-то смысле, до сих пор живем внутри «холмсианы».
Перемещения из одной географической точки в другую. Перемещения из настоящего в прошлое (и назад). Перемещения между этим миром и тем. Кирилл Кобрин передвигается по улицам Праги, Нижнего Новгорода, Дублина, Лондона, Лиссабона, между шестым веком нашей эры и двадцать первым, следуя прихотливыми психогеографическими и мнемоническими маршрутами. Проза исключительно меланхолическая; однако в финале автор сообщает читателю нечто бодро-революционное.
Книга состоит из 100 рецензий, печатавшихся в 1999-2002 годах в постоянной рубрике «Книжная полка Кирилла Кобрина» журнала «Новый мир». Автор считает эти тексты лирическим дневником, своего рода новыми «записками у изголовья», героями которых стали не люди, а книги. Быть может, это даже «роман», но роман, организованный по формальному признаку («шкаф» равен десяти «полкам» по десять книг на каждой); роман, который можно читать с любого места.
Лирико-философская исповедальная проза про сотериологическое — то есть про то, кто, чем и как спасался, или пытался это делать (как в случае взаимоотношений Кобрина с джазом) в позднесоветское время, про аксеновский «Рег-тайм» Доктороу и «Преследователя Кортасара», и про — постепенное проживание (изживание) поколением автора образа Запада, как образа свободно развернутой полнокровной жизни. Аксенов после «Круглый сутки нон-стоп», оказавшись в той же самой Америке через годы, написал «В поисках грустного бэби», а Кобрин вот эту прозу — «Запад, на который я сейчас поглядываю из окна семьдесят шестого, обернулся прикладным эрзацем чуть лучшей, чем здесь и сейчас, русской жизни, то есть, эрзацем бывшего советского будущего.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
Борис Владимирович Марбанов — ученый-историк, автор многих научных и публицистических работ, в которых исследуется и разоблачается антисоветская деятельность ЦРУ США и других шпионско-диверсионных служб империалистических государств. В этой книге разоблачаются операции психологической войны и идеологические диверсии, которые осуществляют в Афганистане шпионские службы Соединенных Штатов Америки и находящаяся у них на содержании антисоветская эмигрантская организация — Народно-трудовой союз российских солидаристов (НТС).