Средневековая философия и цивилизация - [69]
Исследователи Мандонне послужили, чтобы обогатить наше знакомство с происхождением и природой этих аверроистических доктрин[298]. То, что они появились в Париже приблизительно в 1256 году и что между 1260 и 1270 годами они были источником большого беспокойства для факультета искусств университета, сейчас очевидно установленные факты. В философской дуэли, которая тогда велась между схоластикой и латинским аверроизмом, появляется Фома Аквинский как защитник первой и Сигер Брабантский и Флеминг, которые защищали последний и собрали вокруг него небольшое число восхищенных последователей. Чтобы бороться с аверроистическими доктринами, все схоластики объединились в союз, как наступательный, так и оборонительный, включавший также таких людей, как Роджер Бэкон[299].
В этом контексте мы можем сосредоточить свое внимание на двух принципиальных доктринах, на которые схоластика неустанно нападает, а именно учение о единой душе для всего человечества и учение о двойственной истине. Первое имеет дело с важным аспектом психологии и имеет важное значение для религии; последнее затрагивает отношения философии и теологии. Мы рассмотрим краткую трактовку каждой из доктрин.
Это учение о едином разуме у людей учит, что все человеческие мысли возникают благодаря единому разуму, который принадлежит расе и в качестве субстанции остается в состоянии изоляции от отдельных человеческих существ. Наши личные мысли возникают, когда наше индивидуальное чувственное восприятие и воображение озарены этим единым разумом, посредством его мгновенного воздействия в союзе с восприимчивой душой (anima sensibilis) в каждом из нас. Более того, и как следствие этого, душа человечества одна наделена бессмертием, а душа или форма, которая индивидуальна в каждом из нас, уходит со смертью. Люди умирают, душа же расы бессмертна.
Подобная доктрина идет против любого глубокого смысла человеческой личности, минимизируя индивидуальные аспекты мышления и религиозный опыт и исключая личное бессмертие. Ожесточенная борьба схоластики против этой доктрины, следовательно, вполне понятна как выражение ее глубокого устремления и акцент на ценность человеческой личности. Изображение поражения Аверроэса Траини[300](и работы других художников, вдохновленных великим произведением Траини) также отражает это самое чувство ценности личности, включенное в более широкий комплекс той цивилизации, общества в целом, частью которого является философия.
Учение о двойственной истине утверждает, что некая доктрина может быть верна в философии, но ошибочна в теологии, и наоборот. Эта прагматичная доктрина дала возможность гармонизировать с католической догмой идеи, которые были крайне чужды ее духу и способствовали ниспровержению ее учения. Обращая истину против себя, она идет вразрез с принципом противоречия – неотъемлемым не только от сохранности теологии, но и от принципов морали и общественного порядка. Глубочайшие тенденции той цивилизации и основополагающие доктрины логики и теологии точно так же несовместимы с учением о двойственной истине. И именно эта несовместимость привела к ее формальному осуждению в 1277 году (как это ясно с самого начала этого интересного документа)[301], и то же самое явствует из труда Фомы, направленного против сторонников Аверроэса. Отсюда можно понять напряженность борьбы, которую эта доктрина вызвала в учебных заведениях.
Латинский аверроизм не есть продукт западной мысли, а экзотическое заимствование. Его приверженцы провозглашали философскую непогрешимость Аверроэса, и их постоянной заботой было стремление не предать его.
Мотивы, которые подвигли это слияние западной и восточной интерпретаций Аристотелева натурализма, остается лишь предполагать. Это могли быть искренность, или убежденность, либо осознание греховности, или это могло быть желание оправдать ослабление веры и морали, как считает Мандонне. Но в любом случае определенно латинский аверроизм не проник в интеллектуальные массы. В Париже он был кредо небольшой группы, и, когда приговор 1277 года прекратил профессиональную карьеру Сигера Брабантского, его распространение было остановлено, хотя он и не исчез окончательно. Действительно, при дворе Фридриха II, короля обеих Сицилий, аверроизм одержал местную победу. Но тот двор отражал скорее дух Востока, чем Запада; Фридрих II был восточным князем как по касте, так и по воспитанию.
Если аверроизмом не был пропитан дух ученых мужей в западном мире, еще менее он проник в русло обычной жизни[302]. Будучи в целом чуждым западной цивилизации, необходимой искать где-нибудь в другом месте влияние аверроистических доктрин на цивилизацию, которую мы изучаем. Прежде всего, он создал атмосферу конфликта и таким образом вынудил схоластическую философию сформулировать свою позицию с большей точностью, и он объединил основные принципы, те, которые в противном случае были бы разделены.
Более того, несколько отдельных теорий аверроизма благодаря свойственной им силе продолжали оказывать влияние, – влияние, которое усиливалось в ходе последующих веков. Например, учение о двойственной истине постепенно подорвало католическую веру; и определенные аверроисты XIV века оказывали поддержку легистам, которые были поглощены подчинением папства государству. И наконец, определенные элементы аверроизма внесли свою лепту в укрепление другого течения идей, зародившегося в XIII веке, – течения неоплатонизма, которое мы сейчас должны рассмотреть.
Новая книга политического философа Артемия Магуна, доцента Факультета Свободных Искусств и Наук СПБГУ, доцента Европейского университета в С. — Петербурге, — одновременно учебник по политической философии Нового времени и трактат о сущности политического. В книге рассказывается о наиболее влиятельных системах политической мысли; фактически читатель вводится в богатейшую традицию дискуссий об объединении и разъединении людей, которая до сих пор, в силу понятных причин, остается мало освоенной в российской культуре и политике.
Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена одному из влиятельнейших философских течений в XX в. — феноменологии. Автор не стремится изложить историю возникновения феноменологии и проследить ее дальнейшее развитие, но предпринимает попытку раскрыть суть феноменологического мышления. Как приложение впервые на русском языке публикуется лекционный курс основателя феноменологии Э. Гуссерля, читанный им в 1910 г. в Геттингене, а также рукописные материалы, связанные с подготовкой и переработкой данного цикла лекций. Для философов и всех интересующихся современным развитием философской мысли.
Занятно и поучительно прослеживать причудливые пути формирования идей, особенно если последние тебе самому небезразличны. Обнаруживая, что “авантажные” идеи складываются из подхваченных фраз, из предвзятой критики и ответной запальчивости — чуть ли не из сцепления недоразумений, — приближаешься к правильному восприятию вещей. Подобный “генеалогический” опыт полезен еще и тем, что позволяет сообразовать собственную трактовку интересующего предмета с его пониманием, развитым первопроходцами и бытующим в кругу признанных специалистов.
Данная работа представляет собой предисловие к курсу Санадиса, новой научной теории, связанной с пророчествами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Балерина в прошлом, а в дальнейшем журналист и балетный критик, Джули Кавана написала великолепную, исчерпывающую биографию Рудольфа Нуреева на основе огромного фактографического, архивного и эпистолярного материала. Она правдиво и одновременно с огромным чувством такта отобразила душу гения на фоне сложнейших поворотов его жизни и борьбы за свое уникальное место в искусстве.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Павел Дмитриевич Брянцев несколько лет преподавал историю в одном из средних учебных заведений и заметил, с каким вниманием ученики слушают объяснения тех отделов русской истории, которые касаются Литвы и ее отношений к Польше и России. Ввиду интереса к этой теме и отсутствия необходимых источников Брянцев решил сам написать историю Литовского государства. Занимался он этим сочинением семь лет: пересмотрел множество источников и пособий, выбрал из них только самые главные и существенные события и соединил их в одну общую картину истории Литовского государства.