Средневековая философия и цивилизация - [57]
Эту доктрину нельзя сформулировать яснее, чем сделал это Фома Аквинский в этих прекрасных словах: «Закон должен учитывать многое, что касается личностей, дел, времени. Ведь общность государства состоит из многих личностей, и его благо обеспечивается разнообразием деятельности»[233].
Соответственно, с точки зрения схоластической метафизики нет разницы между единением группы людей, тянущих баржу, и единением семьи или государства или даже целой цивилизации.
Единственный вопрос об этой разнице состоит в том, которое из них связано с совершенством продемонстрированной деятельности. Надлежащее функционирование государства зависит от разнообразия деятельности, и государство становится более совершенным, как и цивилизация в целом, в зависимости от того, насколько эта деятельность полная, разнообразная и интенсивная. Bonum commune, всеобщее благосостояние, которое государство должно обеспечивать, получается в результате общей суммы выполняемой деятельности с целью единения и достижения гармонии.
Эти соображения проясняют, как можно говорить одновременно о единстве цивилизации XIII века и о плюрализме, который столь основополагающ в ее мышлении. Единство цивилизации есть результат общих чаяний, общих верований, общих чувств, как моральных, так и эстетических, общего языка, общей организации жизни; и такое единство не больше чем сообщество деятелей. В то же время единение субстанций, или физическое единение, принадлежит каждому из многочисленных personalities, которые являются факторами этой цивилизации, и только им одним[234].
В этом мнении томизма и схоластики групповая жизнь обретает динамизм. Он основывается на участии в деятельности на благо всем. Обладая одинаковой человеческой натурой с цепью неотъемлемых прав, все индивидуумы представляют собой огромную разницу в своих талантах, своих способностях и деятельности, которая вытекает из них. Равные в человеческой натуре, люди неравны в способностях к деятельности[235]; таков закон метафизики, который управляет деятельностью социальной группы во всех ее степенях.
VI. Сравнение группы с человеческим телом
После такой точной и основательной дискуссии, под которой подписалось бы большинство философов-схоластиков XIII века, не сложно отдать справедливость одному излюбленному сравнению того века – сравнению, к которому часто прибегали публицисты, канонисты, правоведы, теологи и даже поэты с целью разъяснения проблемы индивидуума по отношению к группе. Это сравнение государства с человеческим телом, которое разработал Иоанн Солсберийский, детальное сравнение, и он уподобил каждый член человеческого тела с определенной частью государства.
Правитель – голова; сенат – сердце; полицейские и судьи – глаза, уши и язык; чиновники – руки; крестьяне и работники – ноги государства, – так что, по замечанию этого английского писателя, у государства больше ног, чем у сороконожки или сколопендры. Функция защиты людей становится «обувью» государства. Действительно, нет причины, почему бы не продолжить эту маленькую игру бесконечного антропоморфного сравнения[236].
Эта идея не является открытием Иоанна Солсберийского. Сам он ссылается на письмо, написанное Плутархом Траяну (фальшивое, насколько нам известно). Это сравнение повторяется в XIII веке, но оно утеряло буквальное значение. Каждое государство, каждая церковь, каждый город, даже каждая гильдия сравнивается с физическим органом. Но философы того века не были введены в заблуждение чисто переносным значением, и Энгельберт из Фолькерсдорфа, аббат Адмонта, который написал приблизительно в 1290 году трактат с правилами для правителей, говорит о моральном и политическом органе в противоположность с физическим органом[237]. Далее, когда Фома Аквинский называет коллектив граждан публичной персоной, persona publica[238], здесь не возникает сомнений об истинном значении этих слов.
Сведенное к роли образного инструмента, это сравнение не лишено элегантности; оно показывает поразительным образом, что в политическом или церковном организме члены не занимают одинаковое место; что есть многообразие функций; что имеются промежуточные соединения; что здоровый орган может помочь или подпитать слабый или поврежденный орган. Это сравнение прекрасно подходило средневековому мышлению, с его пристрастием к символам, и веку, который говорит о мистическом союзе Христа с Церковью, епископа с его епархиальной церковью и который уподобляет дочерям различные аббатства, которые выросли из материнского аббатства. Такие символы и многие другие никого не вводили в заблуждение. Сегодня мы не принимаем буквально сравнение Теннисона «миллионноногая толпа»[239], или выражение «усыновленные города», которое давалось определенным городам, разрушенным во время войны, или «материнские города», имя, которое с гордостью присвоили себе некоторые другие города, взявшие на себя «усыновление». Философы XIII века не принимали по ошибке солому слов за зерно идей. Органическая теория, которую ввели сегодня в моду некоторые немецкие философы, противопоставлена гению схоластической философии, как и юридической доктрине XIII века; обе считаются соблазнительным миражом.
