Средневековая философия и цивилизация - [45]

Так, Фома и Дунс Скот избегали психологического детерминизма, который ставил в тупик других схоластов, таких как Годфри Фонтейн и Жан Буридан.

Так, свобода живет в воле, но корни ее в суждении. Следовательно, свободный акт – это обдуманный акт, и целиком мыслительный. Акт подобного рода вещь не обычная. Действительно проходят дни, на протяжении которых мы не принимаем интеллектуальных решений, то есть в схоластическом значении этого слова.

IV. В более общем смысле (психология, логика, метафизика, этика, эстетика)

Схоластический интеллектуализм вполне очевиден не только в оставшихся отраслях психологии, но также в логике, метафизике, эстетике и морали.

Абстракция, которая является основной работой интеллекта, устанавливает духовность души, поскольку существо, способное производить мысли, содержание которых свободно от цепей материи, само по себе выше материи[201]. Она оправдывает естественный союз души и тела, потому что нормальная функция организма не может быть отделена от акта мышления. Она приводит довод в пользу нового союза души с телом в воскресении, потому что тело есть обязательный инструмент интеллектуальной деятельности.

Нужно ли отмечать, что каждая теория науки или научной логики непостижима без интеллектуализма? Научные суждения – это необходимые суждения, законы, и они не требуются без абстракции и обобщения. На абстракции основана теория силлогизма, ценности первых принципов, определения, разногласия и все, что входит в процесс созидания. Еще до Анри Пуанкаре схоласты сказали: «Наука должна быть интеллектуальной, или она прекратит свое существование».

Восприятие произведения искусства и его красоты также акт интеллекта. Красота должна быть блистательной, claritas pulchri, она должна обнаруживать и поразительным образом внутренний порядок, который управляет красотой. Она говорит со способностью познания и, прежде всего, с интеллектом.

То, что верно для восприятия произведения искусства, верно и для его создания. Артистические способности человека – благодаря которым плотник и скульптор достигают своих результатов – состоят в правильном использовании разума; ведь разум один доводит намерения до конца. Ars nihil aliud est quam ratio recta aliquorum operum faciendorum («Искусство есть не что иное, как некоторая сделанная правильным способом работа»). «Достоинства искусства», virtus artis, – как для скромного ремесленника, так и для талантливого художника – состоят скорее в совершенстве духа, чем в понимании тонкостей искусства или в физической сноровке[202].

Подобная верховная власть достигается в моральной сфере. Разум учит нас нашим обязанностям и управляет нашим сознанием. Разум придает типичную значимость судьбе и счастью. Быть счастливым – это, прежде всего, знать, потому что счастье состоит в наивысшей деятельности нашей наивысшей физической силы, то есть в понимании[203]. Даже в этой жизни знание есть великое утешение. Блаженство или совершенная добродетель, предназначенная человеку, – то единственное, что рассматривает философия, – будет «счастьем абстракции», а добродетель, основанная на абстрактном знании законов и сущностей осмысленного мира, познанием и любовью Создателя к Своим творениям [204].

Превосходство разума проявляется также в метафизике, где оно объясняется существенным порядком вещей, который основывается целиком на Божественном Разуме. Это проявляется в неизменности как естественных, так и моральных законов, которые Бог не может изменить, не вступая в противоречие с Вечным Разумом, то есть не разрушая Себя. Нет, воля, даже Божественная воля, не может изменить природу истины; и истина не может противоречить истине больше, чем круг может быть похожим на квадрат.

И наконец это самое превосходство разума очевидно в самой теории государства, где правительство представлено, собственно говоря, как интуитивное правление, из чьих законов все деспотическое должно быть исключено, где избирательная система оправданна, потому что она одобряет гимнастику ума[205].

V. В других формах культуры

Но этот четкий интеллектуализм и любовь к точности проявляется также в других формах культуры XIII века. Он вдохновляет даже мельчайшие детали той структуры доктрины, разработанной докторами теологии, придавая каждому элементу веры апологетическое и рациональное объяснение. Он обнаруживается в трудах канонистов, которые аргументируют исходя из церковного права, точно так же как правоведы аргументируют исходя из римского права. Интеллектуализм также обнаруживается в толковании ритуалов и символов, многообразие значений которых такие люди, как Вильгельм, епископ Манда, пытались раскрыть в своем Rationale Divinorum («Значения божественных служб»). Далее, то же самое можно найти и в Roman de la Rose («Роман о Розе») поэта Жана де Мена, где Разум персонифицирован и заполняет поэму пространными рассуждениями, точно так же как он наполняет своими диктатами жизни средневековых людей [206].

Тот же самый интеллектуализм и та же ясность проявляются и в готической архитектуре и скульптуре, где все разумно и рационально.

Разве не справедливо было сказано, что готическая архитектура есть применение логики в поэме в камне, что она говорит так же убедительно и так же ясно как с разумом, так и со зрением? Это не более чем самое логичное применение закона гравитации. Стрельчатые арки окон и своды с двойными арками восхитительно выполняют свою функцию, как и опоры и контрфорсы. Повсюду мы находим красоту рациональную; никаких ненужных украшений, ничего из того фантастического убранства, что портило представление о готике в XV веке. В этих ясных и чистых линиях, которые мы видим в нефах соборов Реймса, Парижа, Амьена и Шартра, все спокойно и умеренно. В стенах были сделаны расщелины, чтобы впустить свет, однако свет наполнял скорее видения, навеянные витражами; и ощущаемый недостаток света был восполнен в итоге созданием церквей, которые были прозрачны, где все подчинено идеи освещения.