Средиземноморье глазами востоковеда - [41]
Дети Сиракуз сегодня
Особо следует сказать о так называемой войне надписей. На Сицилии, как и в Италии, и на Кипре, и вообще по всему Средиземноморью, поражает обилие надписей на стенах. Обычно они делаются трудносмываемой синей или белой краской (в зависимости от фона стены) и решительно противостоят друг другу. Если, например, какой-нибудь лозунг пишут левые (на Сицилии, как и в остальной Италии, много различных оттенков левых, а также ультралевых, вроде Лиги коммунистов, подписывающейся сокращенно «Л. К.»), то немедленно рядом, сбоку, сверху или снизу правые «опровергают» его, малюя собственный лозунг, разумеется, совсем иного направления. Скажем, вздумалось какому-то чересчур спешащему поборнику прогресса назвать площадь Архимеда в Сиракузах «Красной площадью», реакционеры тут же снабжают его надпись рифмованным издевательским продолжением. Кое-где надписи правых и профашистов сразу можно узнать по значкам-символам, среди которых довольно часто встречается кельтский крест, в свое время бывший эмблемой действовавших в Алжире военно-фашистских террористов из ОАС. Однако гораздо чаще можно увидеть надписи: «Нет фашизму!», «Смерть фашизму!», «Больше революции, меньше реформизма!» и т. п. Как видно, политический темперамент на родине Дионисия и Архимеда, Ибн Хамдиса и Агафокла в наши дни отличается не меньшей страстностью, чем тысячу или две тысячи лет назад.
Существует и особый род надписей, которые мы встречали только на Сицилии. Они заставляют вспомнить заметки упоминавшегося Ибн Джубайра, который в XII в. восторгался тем, с каким искусством сицилийские женщины следуют самым передовым обычаям того времени «в изяществе своего языка, в манере носить свои плащи и покрывала», многочисленные украшения и ожерелья. Судя по всему, сегодня сицилийкам не до этого. И вот одна из объединяющих их организаций выдвигает такое кредо: «Женщины, мы убиваем себя кухней, объединимся же, чтобы покончить с этим!» Мы видели и другие надписи такого же характера, протестующие против неравноправного положения женщины и грубого обращения с нею. Они свидетельствуют о том, что и на Сицилии, по традиции наиболее социально-консервативной области Италии, где до сих пор крепки корни патриархальщины, религиозности и культа мужчины, наиболее отсталые формы человеческих отношений отходят в прошлое, уступая дорогу новому.
Конечно, старое цепко и не отступает без сопротивления, не уходит безбоязненно, особенно из сознания людей. Среди надписей в центре Сиракуз, вполне современного города, можно прочитать и такие, которые зовут не вперед, а назад, например: «Больше деревень, меньше городов!» Но не они определяют общую картину, общий облик города и впечатление от него. Это впечатление составляется прежде всего ощущением неуклонного роста сил демократии и прогресса на многострадальном острове с полной драматизма историей, со сложной судьбой живущего здесь мужественного и самобытного народа, упорно, несмотря на все преграды, строящего свое будущее. «Побольше счастья!» — взывает к сицилийцам одна из самодельных надписей в центре Сиракуз. Этот бесхитростный призыв как бы побрал в себя то главное, в чем так долго отказывали народу Сицилии и к чему ныне он так неудержимо стремится.
Голова Мавра
На Корсике мы побывали еще до Сицилии, сразу же после Мальты. И хотя лично мне панорама главного города острова — белоснежного Аяччо, свободно раскинувшегося на берегу широкой бухты и легко взбирающегося вверх по крутым склонам темно-зеленых гор, — отчасти напомнила Алжир, внешне, с первого взгляда, Восток здесь отсутствует. Корсика — это Европа, несмотря на дикие скалы, малонаселенность, суровые горные кряжи и густые заросли кустарников, которые (разу же приводят на память Кабилию и прочие берберские области арабской Африки. Здесь — европейские лица, европейские постройки, одежда и образ жизни па фоне почти североафриканской природы. Некоторые французские авторы, правда, пишут об арабском влиянии на антропологический тип корсиканца: «Овал лица и пламя взгляда лучше, чем какие-либо археологические памятники, свидетельствуют о том, что здесь прошли арабы». Но мы сначала этого совершенно не заметили. Первыми обитателями Корсики, которых мы увидали, были два красавца полицейских, светлоглазые блондины с щеголеватыми усиками, субтильные, жантильные и галантные, с изящными манерами истинных парижан. Достаточно было взглянуть на них и с минуту понаблюдать за их жестами и предупредительностью в отношении дам, чтобы почувствовать, что мы во Франции.
Разумеется, полицейские могли быть заезжими французами. На Корсике это принято: многие корсиканцы служат в качестве солдат, полицейских и чиновников во Франции, а на остров для той же службы присылают французов (частично с целью ослабления местного сепаратизма). Однако и другие корсиканцы в Аяччо, с которыми мы вступали в контакт, внешне были совершенными европейцами. Портовый рабочий-коммунист, которому мы подарили открытки с видами Красной площади и могилы Неизвестного солдата в Москве, показал их своим товарищам и тут же стал им объяснять по-корсикански, что именно изображено на открытках. При этом все эти простые люди, говорившие с нами по-французски, а между собой на родном языке, очень похожем на итальянский, выглядели, скорее, как северяне — рыжеватые, с голубыми глазами — и не имели никаких черт, хотя бы отдаленно напоминавших арабский тип. Впоследствии мы узнали, что большинство горожан-корсиканцев на побережье — потомки генуэзцев, пизанцев и арагонцев, что и объясняет преобладание среди них сугубо европейских типов внешности. По утверждению французского адмирала прошлого века Жюрьена де Ла Гравьера, даже самый великий корсиканец — Наполеон Бонапарт (Буонапарте) родился «в семье, генуэзское- происхождение которой было почти забыто». Настоящих потомков корсиканцев догенуэзской поры ныне следует искать преимущественно в горных селениях внутренних областей.
