Среди кочевников Северной Австралии - [48]

А когда ребенок родился, произнесла:

— Это не простая буря. Ее послал из лагуны Ёангарр, чтобы утопить нас.

— Ты права. Давай оставим ребенка в хижине, а сами выйдем и начнем плясать, чтобы ливень прекратился.

Они пели и плясали во тьме вокруг хижины, пытаясь отвлечь внимание Вангарра, но дождь лил еще сильней. Тогда они использовали последнее средство — пропели песню, которая исполняется теперь во время обряда джунггован. Это третий по важности (после нгара и гунабиби) межплеменной обряд аборигенов. Таким образом, песни и пляски обряда джунггован создали сестры, исполнившие их под дождем. Однако им так и не удалось остановить дождь, но тотемические силы, вызванные их плясками, разбудили змея Кайчалана.

Кайчалан спал на дне лагуны. Проснувшись, он захотел посмотреть, кто это пляшет. Вход в его нору был закрыт огромным гранитным валуном, но Кайчалан легко отбросил камень в конец лагуны. Там он и лежит до сих пор — единственная скала в этих местах. Кайчалан смотрел на женщин, положив голову на валун. Они плясали вокруг хижины все быстрей и быстрей, а Кайчалан шипел им в такт. Этим он старался усыпить сестер и с удовлетворением заметил, что их движения несколько замедлились. К этому времени тучи почти рассеялись, а ливень перешел в моросящий дождь. Из окрестных лесов выползли гадюки и устремились к танцующим. Ритмическое шипение все усиливалось, а уставшие женщины двигались все медленней и медленней и наконец уснули. Но змей продолжал шипеть, пока они не захрапели. Тогда он медленно выполз из лагуны, обвился вокруг хижины, положил голову на порог и стал разглядывать спящих. Потом осторожно пробрался внутрь, лизнул ребенка, мать, ее сестру и закончил колдовство тем, что всех проглотил.

Насытившись, Кайчалан хотел было уснуть, но его начало мутить. Он долго крепился, потом не выдержал и, согнувшись дугой, взвыл: «О-о-ох», или, как сказал один юленгор, загудел так, «как гудят большие лодки, которые заходят в Дарвин». Никто не откликнулся на его истошный крик. Тогда он начал взывать к трем другим арнхемским змеям из тотемов Арнхем-Бея, Блю-Мад-Бея и острова Уэссел: «Где вы? Почему не отвечаете? Вы что, спите или не можете говорить? Пли вы уползли в…?» И тут он перечислил целую дюжину важнейших тотемических центров.

Первым откликнулся змей с острова Уэссел. Он спросил сердито, но с опаской:

— Ну, что с тобой стряслось? Что ты съел?

— Я попробовал всяких тотемных зверей и птиц.

— Это хорошая пища. А еще что? Может быть, ты проглотил крокодила, черепаху или крупную рыбу?

Кайчалану стало стыдно, и он поспешно ответил:

— Нет.

Тут раздался голос змея из Арнхем-Бея:

— Может быть, ты съел дюгоня?

Змей с острова Уэссел, не дождавшись ответа, взвился и злобно прошипел:

— Что ты съел?

Тут и Кайчалан разозлился:

— А сам-то ты что ел? Подумаешь, раскричался! Уэсселский змей был большой чревоугодник и только что проглотил громадного тотемного сома, но ему нечего было скрывать, как Кайчалану, поэтому, стараясь выиграть время, он ехидно сказал:

— Скажи сначала ты, что сожрал, а потом уже я.

Чтобы не поддаться на эту удочку и скрыть свой тяжкий грех, Кайчалан возразил:

— Ты первый признайся, что ел, а потом и я скажу.

— Ну, ладно, я съел большую тотемную рыбу, — ответил Уэсселский змей и опустился на землю перед Кайчаланом. Его голова лежала рядом с лагуной Кайчалана, а хвост оставался на острове Уэссел, за восемьдесят миль отсюда.

— Ну, теперь говори, что ты слопал.

— Младенца. Совсем маленького.

— Ну, вот так-то лучше. Но по всему видно, ты съел гораздо больше. Скажи, что?

— Женщин.

И тут Кайчалан запел сказание о Гунабиби, в котором рассказывается вся история этих женщин Он спел про их дом, описал сцену у костра, рождение ребенка, бурю и события, которые завершились его трапезой.

Уэссел был ошеломлен:

— Как? Ты один съел всех троих? А мне почему ничего не оставил?

Кайчалан выразил сожаление, что проглотил всех сам, но в оправдание сказал:

— Я думал, у тебя есть пища.

Вскоре Кайчалану стало совсем невмоготу. Он громко застонал и свалился рядом с Уэсселским змеем. Падая, он ободрал бок гигантского дерева, продавил в земле глубокую впадину и затих. Через несколько часов, когда на востоке зажглась Утренняя Звезда, змей из Уэссела уполз в свою пещеру, а Кайчалан так и не мог сдвинуться с места: его тошнило. На рассвете женщины заворочались у него в животе, причиняя страшную боль. «И зачем я съел их?» — простонал он и поклялся, что отныне будет есть только животных. Наконец, у змея началась рвота. Изрыгнув женщин и ребенка тут же у шалаша, он медленно пополз в лагуну и лег головой на камень.

На восходе солнца в шалаш пробрались зеленые древесные муравьи и искусали ребенка. Он заплакал и разбудил женщин. Но они спали так крепко, что, повернувшись на другой бок, снова погрузились в глубокий сон. Кайчалан все это видел; он не мог забыть страдания, которые они ему причинили, и его гнев против сестер разгорелся с новой силой. Змею было так противно смотреть, как они дергаются и корчатся во сне от укусов муравьев, что он убил их колотушками и снова проглотил. Но на этот раз он выгнал из них