Средь бела дня - [9]

Живёт не этот, так другой,

Такой же, в общем, дорогой

И драгоценный, и родимый,

И крайне здесь необходимый,

Как, впрочем, все до одного,

Кто жил на свете до него.

III. Стихотворения 1970 года

Феликсу Розинеру

«Ну вот и мы умудрены…»

Ну вот и мы умудрены,

И мы познали груз вины

И гнёт любви, и вкус страданья,

И горечь позднего свиданья,

И жизни праздной благодать,

И полный тягот год недужный,

И знаем, чего стоит ждать,

И знаем, чего ждать не нужно.

И, Боже, как прекрасно жить

Вот так, с открытыми глазами,

Умея пренебречь азами

И не боясь утратить нить.

Какой бывает тишина

И как она взрываться может,

Когда душа искушена,

Когда кусок немалый прожит,

Когда знакомо всё кругом —

Листа осеннего прожилки,

Пушок у сына на затылке

И лестница при входе в дом.

И я, распахивая дверь

И точно зная, что за нею

Ждала вчера и жду теперь,

В неё вхожу, благоговея.

«Мне говорят и говорят…»

Мне говорят и говорят,

А я, не вслушиваясь, вторю,

А я иду дорогой той,

Которая уводит к морю.

Оно качается вдали —

Я упаду в него с разбегу,

Всё то, что было до сих пор,

Земное всё, оставив брегу.

Тропа петляет без конца,

И я то в гору, то под гору —

То нету синей полосы,

То вновь она открылась взору.

«Всё серьёзно — каждый шаг, каждая улыбка…»

Всё серьёзно — каждый шаг, каждая улыбка,

Как в младенчестве гремим крашеною рыбкой,

Как ступаем по земле, как уходим в землю,

Как бушуем и клянём, как смолкаем, внемля.

Как прощаем, чем корим — всё весомо, свято,

А не только миг, когда, на кресте распятый,

Застывает надо всем Мученик Великий

С выражением тоски на бескровном лике.

Был Он свят и был велик до распятья, прежде,

Когда хаживал с людьми в будничной одежде.

Не в Голгофе лишь одной пафос и мученье,

Есть обычной жизни ход и судьбы теченье.

И не просто распознать, что есть миг обычный,

Что есть самый главный миг, самый патетичный.

«Тоненькая женщина…»

Тоненькая женщина,

Жрица и пророчица, —

Ей любви нескованной

И свободы хочется

От канонов мрачного

Танца ритуального,

От всего усохшего,

От всего фатального.

И она по-своему,

Как умеет, борется —

То флиртует с ересью,

То усердно молится.

И в любви то хищница,

То голубка кроткая.

Вот она скользящею

Движется походкою.

Вокруг ног колышется

Полотно воздушное…

Кто же тебя выдумал,

Дщерь великодушная?

Кто же тебя выдумал,

Мелкая и злобная?

Сколько жертв спровадила

Ты на место лобное…

Без тебя немыслимы —

Чьё ты озарение? —

Ни любовь небесная,

Ни земное бдение.

«Дети, дети, наши дети…»

Дети, дети, наши дети,

Руки — тоненькие плети,

Шейка — слабый стебелёк, —

Путь ваш длинен и далёк.

Уберечь бы вас, да как,

От обид и передряг.

Лето, осень. День да ночь —

Улетите гордо прочь

В неизвестность, в темноту,

Напевая на лету.

«В пору долгих и тёмных ночей…»

В пору долгих и тёмных ночей,

Когда нет ничего, никого, —

Мне бы лампу в пятнадцать свечей,

Чтобы видеть тебя одного.

И тогда всё опять на местах,

Всё имеет и смысл, и суть,

И ничтожны тревога и страх,

И надёжен к дальнейшему путь,

И не так уж черна темнота,

И, как божия птичка в раю,

Позабыв про труды и лета,

Безмятежные песни пою.

«Как всё сложится, как обернётся…»

Как всё сложится, как обернётся,

Что совсем позади, что вернётся,

Что утратим и что обретём,

Нам страдать или сеять страданье,

Или просто во всём мирозданье

Оказаться ни с кем, ни при чём?

Разобраться отчаявшись в сущем,

Всё спешим очутиться в грядущем,

Слепо тыча случайным ключом.

«Вот он, омут моей души…»

Вот он, омут моей души.

Обмани меня, веры лиши,

Оттолкни меня, выдай, ограбь —

Только рябь на воде, только рябь.

Всё, что ценно мне, брось и рассыпь —

Только зыбь на воде, только зыбь.

Все деянья мои сокруши —

Только слабые всплески в тиши.

А войдёшь в эти воды — кричи,

Так ожгут ледяные ключи.

«Наверно, прекрасно за тою горою…»

Наверно, прекрасно за тою горою,

Куда мы ещё не ходили с тобою,

Там вольная воля, покой и прохлада

Туда нам, наверно, давно уже надо.

Там множество чистых стремительных речек,

Там добрый бы нас приютил человечек,

Там в праздник под звёздами крупными пляшут,

Там птицы крылами огромными машут.

Не знать нам, не ведать тоски и напасти,

Пока в те края убежать в нашей власти.

IV. Эссе «Бедная, бедная рифма»

Кто-то из моих интернет читателей оставил такой комментарий: «Автор рифмами не заморачивается». И, хоть я не большой любитель писать про то, как пишу, но мне захотелось на эту реплику ответить: заморачиваюсь, еще как заморачиваюсь!

Я до боли люблю точную рифму. Если считать слово стрелой, которая должна попасть в цель, то попадание ей может обеспечить только рифма. Рифма и есть тот самый наконечник, от которого зависит успех всего дела. Точная рифма — это острый наконечник. А вот какую рифму считать точной — это зависит от слуха и от множества других особенностей пишущего. Я, например, не только не чураюсь глагольных рифм, но даже люблю их. Они больше всех других способны служить острым наконечником стрелы и тем самым достигать цели. Они шаловливы, умны и обладают замечательным чувством юмора. Судите сами:

***

Это все до времени

До зари, до темени,

До зимы, до осени,

До небесной просини.

Вздумаешь надеяться —

А оно развеется.

Вздумаешь отчаяться —

А оно кончается.

***

Не обладаю нужной хваткой.

В жизнь, что бывает горькой, сладкой,