Сразу после войны - [3]

На капитанском мостике прозвучала команда, постукивание прекратилось. «Узбекистан» теперь плыл по инерции, приближаясь левым бортом к быстро надвигавшемуся причалу, на котором сиротливо маячил матрос в бескозырке без ленточек. Когда до причала осталось несколько метров, снова застучала машина, за кормой вспух бурун, во взбаламученной винтами воде скрылись обломки досок и прочий хлам. Привалившись бортом к истершимся автомобильным покрышкам, «Узбекистан» замер. Выдвинули трап, и пассажиры, сбившись в кучу, устремились к нему.

— А ну осади, граждане! — Раскинув в стороны руки, боцман шагнул к ним навстречу. — Ненароком паром перевернете!

«Значит, все-таки паром», — огорчился я, потому что мысленно называл «Узбекистан» кораблем, и даже немного помечтал, воображая себя капитаном.

Пассажиры отхлынули от трапа и спустя мгновение стали подходить по двое и по трое, ведя заспанных ребятишек, озирающихся по сторонам. Все пассажиры — и женщины и мужчины — были обвешаны перекинутыми через плечи мешками, несли корзины, чемоданы, у некоторых оттягивали руки рундучки с выпуклыми крышками.

За бортом, припадая грудью к морю, летали чайки, оглашая воздух пронзительными криками. Зазевавшись на птиц, я упустил удобный момент и, когда обернулся, обнаружил: все пассажиры покинули «Узбекистан».

Боцман буравил меня глазами. «Плевать я на тебя хотел!» — подумал я и смело направился к трапу.

— Билет! — Боцман преградил мне путь и покосился на мои чуть потускневшие медали, которые я никогда не снимал.

— Нету! — с вызовом ответил я.

Вопреки ожиданию боцман не схватил меня за руку, не потащил в милицию.

— И вещей, выходит, нету?

— И вещей!

Не сводя с меня глаз, он спросил:

— Куда же ты, парень, путь держишь?

— А вам какое дело!

— Все катит и катит наш брат-фронтовик, все ищет чего-то, — миролюбиво произнес боцман.

«Значит, он тоже воевал». — И я неожиданно для себя поинтересовался:

— Давно демобилизовались?

— Скоро два года. — Засучив тельняшку, боцман показал шрам на руке.

Я сочувственно помолчал.

— Я тебя еще вчера приметил, — сообщил боцман. — Видел, как выворачивало тебя. Хотел к себе в каюту позвать, но тебя словно волной смыло, даже беспокоиться стал.

Я показал на открытый люк:

— Там спал.

— Понятно… Не задохнулся?

— Нет.

— В подсобке краской воняет — дышать нечем.

— Даже не почувствовал.

— Силен!

Я все еще держался настороже, все еще не доверял боцману, потому что за эти полгода часто встречал людей, про которых говорят: «Стелют мягко, да жестко спать».

— Куда ты все-таки путь держишь? — повторил боцман.

Я помедлил и сказал:

— В Ташкент.

— К кому-нибудь или просто так?

— Просто так.

— Предупредить хочу — ничего такого там нету: ни молочных рек, ни кисельных берегов. Жизнь везде одинаковая — трудноватая, одним словом… Я уже год на «Узбекистане» и насмотрелся на таких, как ты. Одни туда спешат, другие оттуда, а повсюду одно и то же… Хочешь верь, хочешь нет.

Боцман сказал то, о чем я часто думал сам, что уже давно стало для меня истиной.

— Отговаривать тебя сейчас — только время тратить, — продолжал боцман. — Но если совсем невмоготу станет — в Красноводск возвращайся и жди, когда мы с рейса придем. Вместе скумекаем что-нибудь. Матросом тебе нельзя — это я еще вчера понял, а в порту работенка найдется. Захочешь тут — в тот же день оформят, не понравится — в Баку место сыщем.

— Спасибо!

— Не за что, — проворчал боцман.

Красноводск мне не понравился — голо, жарко, уныло. Пока я был на «Узбекистане», жара не ощущалась — сказывалось влияние моря, а на берегу все — камни, песок, деревья — излучало тепло, которое не смогла выстудить холодная южная ночь. На сбегающих с бугров улицах никли деревья, покрытые густой пылью. Солнце по-прежнему скрывали облака, а над самым городом небо было блекло-голубым, словно застиранная ткань, казалось запыленным. Вглядевшись получше, я убедился: так оно и есть — над Красноводском недвижно висела пыль. Под бдительным оком петуха бродили куры, что-то склевывали, разгребая пахнущий солнцем песок. У водонапорных колонок было сухо, безлюдно. Захотелось пить, и я, подойдя к одной из колонок, нажал на рычаг, но из крана даже не капнуло. Прохожий объяснил мне, что вода подается строго по расписанию, что в Красноводск ее привозят танкеры и «Узбекистан», в трюмах которого имеются специальные резервуары. У тележек с газированной водой дремали продавщицы, в колбах, словно донорская кровь, застыл сироп — газированной воды тоже не было.

В голове гудело, во рту становилось все суше. Лизнув языком пересохшие губы, я спросил у одной из продавщиц, когда дадут воду.

— Скоро, — сонно откликнулась она.

— А точнее?

— Чего привязался? — рассердилась продавщица. — От жары мозги плавятся, а он пристает.

Солнце выбралось из облаков, на город хлынул поток яркого света.

Поднялся ветер. Он дул с востока, вначале был просто теплым, потом стал обжигающим. Продавщицы обвязали головы платками, закрыли носы, рты, уши — виднелись только глаза. Я то и дело подходил к водопроводным колонкам, нажимал на рычаг, но воды все не было. И как я обрадовался, когда из крана полилась тоненькая струйка — тепловатая, безвкусная, но все же вода!