Спящая Красавица - [29]

Виктор облизнул губы, пробежался глазами по записям — там было указано местонахождение какого-то маяка, название какой-то деревеньки неподалеку от города и адреса нескольких пабов — а после устало потер переносицу и снова потянулся к глинтвейну.

Наверняка напиток уже остыл, но Виктору хотелось не столько чего-то горячего, сколько просто выпить.

Дневник Грейс практически не раскрывал никаких тайн. Но там, по крайней мере, были те адреса. Быть может, они могли бы помочь ему что-то понять.

Виктор вдруг испытал назойливое желание узнать, как дела у Грейс прямо сейчас. Ему захотелось быть уверенным, что с ней все в порядке. Он достал из кармана сверток с картами, развернул их и быстро перетасовал. Немного подумав, выложил на стол три карты и замер, рассматривая их.

Пятерка мечей, Умеренность и десятка посохов. Карты говорили ему то же, что говорила Пенелопа, но намного, намного подробнее. Грейс каждый день одерживала какие-то маленькие победы, которые были ей не нужны. Она настолько устала, что почти смирилась со своим положением. Она не могла ничего делать, кроме как бороться за себя саму, но даже от этого она начинала уставать.

Виктор покачал головой и закрыл глаза руками.

Внезапно откуда-то повеяло холодом. Он словно заполз за воротник, влез в манжет рубашки, сковывая движения Гадателя и заставляя его вздрагивать. Это был не тот холод, что приходит, когда кто-то открывает окно, чтобы проветрить помещение. Скорее тот, который чувствуешь стоя на улице в лютый мороз и отчаянно пытаешься найти источник тепла.

Открыв глаза, Виктор увидел, что к нему подсел Чистильщик. Иероним словно вернул его к реальности — вновь стало слышно музыку, зажглись лампы, кое-где танцевали люди. Виктор тряхнул головой, снова потер переносицу и уставился на нежданного собеседника. Иероним молчал. Он даже не смотрел на Виктора, только на его карты. Казалось, он не знал, как стоит на них реагировать — разозлиться или испугаться.

Виктор щелкнул пальцами у него над ухом, потом собрал карты и убрал их в карман.

— Какими судьбами, Белоснежка?

— У меня есть имя, — отозвался Чистильщик. — И раз уж я действительно назвал его вам…

— С чего бы? — Виктор равнодушно пожал плечами. Он сделал несколько глотков остывшего глинтвейна и повел плечами. Теперь этот напиток казался ему кислым и бодрящим, хотя нельзя было сказать, что он приносил хоть какое-то удовольствие.

При свете лампы альбинос казался не столько жутким, сколько каким-то гротескным, странным, неуместным. Белая кожа в этом полумраке почти светилась, а светло-серые глаза так отражали свет, что порой казались красными, а порой наоборот такими, будто на самом деле Чистильщик был слеп.

— Так почему ты здесь? — Виктору было не по себе в присутствии Иеронима. Он не боялся его, но было какое-то странное ощущение, которое Виктор никак не мог понять.

— Почему ты так спокойно говоришь о том, что можешь позволить мне убить тебя? — наконец спросил Иероним.

Гадатель покрутил в руках стакан с глинтвейном, рассматривая то свое отражение, то игру света на стеклянных гранях, и тихо ответил:

— Потому что мне чертовски не нравится моя жизнь, — а потом добавил, улыбнувшись: — А тебя это смущает?

— У нас идет переоценка системы сейчас, благодаря твоему отцу. Но с тем, чтобы кто-то добровольно шел нам навстречу и соглашался умереть, я сталкиваюсь впервые, — Иероним поджал губы.

— Да, это определенно сбивает с толку, — Виктор подпер подбородок рукой и прикрыл глаза, — И зачем ты мне все это рассказываешь сейчас?

— Потому что знаю, что в конце концов ты дашь мне убить тебя. И никто ничего не узнает.

— Пенелопа может узнать.

— Она ведьма. Ты не можешь не понимать, что рано или поздно Чистильщики придут и к ней, — Иерониму, казалось, стоит усилий держаться так спокойно. Виктор и сам едва скрывал удивление — их утренний диалог был совсем не похож на этот.

— Уел, — Гадатель зевнул и впервые за долгое время посмотрел на часы. Оказывается, он не заметил, как наступила ночь. Аурика, похоже, уже убежала домой, но он и это упустил из виду. — Так, значит, ты согласен дать мне возможность разрулить то дело, что висит на мне?

— Мне это не по душе, но да, — Иероним кивнул.

Виктор выдержал паузу. То, с какой лёгкостью альбинос соглашался на его правила игры, было подозрительно. Наверняка был какой-то подвох, что-то, что потом помешало бы его планам.

— Вы, Чистильщики, ведь считаете, что наша работа нарушает мировой порядок, да?

— Тому, чему суждено случиться, нельзя препятствовать, — в голосе Иеронима было столько уверенности, что Виктору даже стало жутко. Чистильщики и их вера в то, что все решения в мире приняты заранее, вообще не вписывалась в его восприятие жизни.

Его Братство отчасти тоже придерживалось такой идеи. Но лишь отчасти. Они считали, что судьба предписана только тем, кто рожден с магией в крови, другие же люди могут делать выбор.

— Судьба, вообще-то, отвратительная старушка, ты в курсе? — Виктор поморщился и посмотрел на Иеронима. — Мне всю жизнь только о ней и твердят. Что мне было суждено стать таким, что моя жизнь может быть связана только с магией, и знаешь, что? За что бы я ни брался, я не могу сделать это своей основной работой. Это может быть хобби, но как только я пытаюсь заняться чем-то всерьез, — Виктор поджал губы и покачал головой. — Я только Магом быть и смогу в своей жизни. Это удручает, — Гадатель взглянул на Иеронима исподлобья и ухмыльнулся, — И что, скажешь, мне изначально суждено гореть в Аду за ересь?