Спрут-5. Корень проблемы - [3]

Мазино окинул взглядом ярко освещенную взлетную полосу и пассажиров, уже направившихся к самолету. Проглотил последний кусочек трубочки с кремом и облизал сладкие пальцы. Потом опустил жетон в телефон-автомат и набрал номер.

После четвертого гудка на другом конце провода ответил мужской голос:

— Кто говорит?

— Это барон Джованни Линори?

— Да, это я, но кто говорит?

— Я хотел вам сообщить, что ваш сын Миммо сегодня вечером плохо себя почувствовал. Не ждите его. Сегодня он домой не вернется.

Барон Линори сменил тон, голос зазвучал агрессивно.

— Да с кем я говорю? Где находится Миммо?

— А ну-ка давай на два тона ниже, мне не нравится, когда так громко орут!

Голос вновь зазвучал спокойно, уступчиво:

— Что я должен сделать?

— Ты, барон, сам прекрасно знаешь, что надо сделать.

Подпись

Павильон находился в конце 125-й улицы, на самом берегу Гудзона.

Картины, керамика, статуи, драгоценности были выставлены у последней из ржавых решетчатых опор, на которых держалась железная крыша этого павильона-ангара. Стулья для немногочисленных приглашенных были расставлены подле горы ящиков, отгораживавшей пространство для торгов. Ведущий аукцион внимательно следил за предложениями. За спиной у него на мольберте красовалось полотно «Усекновение главы Святого Павла» предположительно кисти Караваджо.

Калоджеро Барретта словно нехотя поднял руку. Движение к тому же затруднял синий блейзер из блестящей ткани, с трудом вмещавший его широкие плечи и толстый живот.

Аукционист заметил вытянутую руку и кивнул:

— Триста пятьдесят.

Пожилая дама с маленькой сумочкой на коленях посмотрела на Барретту и тоже подняла руку. Аукционист указал на нее:

— Четыреста тысяч, господа.

В глубине ангара показался Мазино. Пробравшись между стульями, он подошел к Барретте. Сел рядом и наклонился к старику:

— Желаю доброго здоровья, дон Калоджеро. Барретта узнал его и улыбнулся, расцеловал Мазино в обе щеки, как сына.

— Мазино, мне тебя очень не хватало. Как прошла поездка? Расскажи-ка.

Мазино снял очки и принялся протирать стекла платочком.

— Я встретил нашего общего знакомого. Передал ему привет от семьи.

— И что он сказал?

— А что он мог сказать? Так обрадовался, что у него дух перехватило.

Барретта легонько похлопал его по колену.

— Молодец, Мазино, молодец. На Сицилии будут довольны.

Аукционист окинул взглядом зал и помахал в воздухе молоточком.

— Семьсот тысяч долларов… Раз… и два… и три… Продано!

Потом налил себе воды промочить горло и увидел мужчину атлетического сложения, в пиджаке и при галстуке, приближающегося к нему решительным шагом.

Подойдя, незнакомец что-то шепнул ему на ухо. Аукционист отошел в сторону. Мужчина взял микрофон.

— А теперь, господа, после «Усекновения» Караваджо еще одно произведение искусства, представляющее большой интерес, хотя и очень маленькое по размеру.

И достав из кармана значок, высоко поднял над собой, показывая присутствующим.

— Видите эту изящную миниатюру конца двадцатого века? Это произведение работы Отдела по борьбе с наркотиками, а я капитан Барт. Всем оставаться на своих местах, это полицейская облава!

В ангар стремительно вбежали десятка два полицейских с автоматами. Барретта вскочил со стула, лицо его исказилось от ярости.

— Вонючки, мерзавцы! А ордер у вас есть? И какому только идиоту пришла в голову такая замечательная идея?

Двое полицейских заставили его сесть. Симон взглянул ему в лицо.

— Мне! И эту сцену я приготовил для тебя, Калоджеро Барретта! Ведь тут у нас ты самая главная «звезда»!

Буксир стоял на якоре у дальнего пустынного причала Бруклина. Назывался он «Простодушный». Его рубка и труба, окрашенные в черные и желтые полосы, закрывали вид на город на той стороне реки, но не могли заслонить небоскребы Уолл-стрит. Оранжевые отблески солнца играли на стеклах Твин-Тауэрс — «Башен-Близнецов».

Симон заложил руки в карманы и молча прохаживался по причалу. Дон Калоджеро примостился на одном из железных битенгов, к которым были привязаны швартовы «Простодушного», и говорил, высоко задрав голову:

— Насчет гибели Каттани мне ничего неизвестно. Это был один из тех чудаков, которые сами ищут смерти. Вы же знаете, сколько он нажил себе врагов, как долго стоял у всех на пути, вставляя всем палки в колеса.

Перед ним стояла Сильвия. Она была в темных очках, на шее тонкая ниточка жемчуга, губы едва тронуты помадой.

— Да, знаю. И вы были одним из той братии.

Она сдернула очки и быстро взглянула ему прямо в лицо.

— Я хочу знать, кто отдал приказ убить его! Хочу знать, было ли это решением Купола[4] или приказ исходил от кого-то еще выше. От какого-нибудь еще не раскрытого нами органа власти.

Дон Калоджеро повернулся к Симону с улыбкой, будто его позабавил вопрос.

— Да разве могу я ответить этой женщине, если даже не знаю, о чем она говорит? И что за слова она употребляет! Купол, тайный орган власти… Что все это значит? Говорите со мной, прошу вас, ясно и понятно, чтоб до меня доходило.

Симон перестал расхаживать и остановился против Барретты. Он схватил его за руку и с силой дернул вверх.

— Вот сейчас попробуем освежить тебе память!

Когда дона Калоджеро Барретту привели на палубу, «Простодушный» уже безмятежно плыл между Бруклином и Манхэттеном. Глава «семьи», по прозвищу Пупаро