Спрут 3 - [45]

Кто-то из сопровождавших Тана мужчин отодвинул книги. Послышался легкий щелчок, и одна из дверец шкафа медленно повернулась, открыв узкую винтовую лестницу. Трое начали гуськом по ней спускаться, а дверца, встав на место, вновь закрыла проход.

Они углубились в пробитый в скале длинный серый и узкий коридор, с шероховатыми стенами дикого камня. Все трое хранили молчание. Тишину нарушал только глухой шум их шагов. Подойдя к бронированной двери, один из сопровождавших открыл ее и знаком пригласил Тано войти.

Тано очутился в полутемной комнате, с диваном, двумя огромными креслами. Стены были увешаны странными предметами — маленькими сердцами, золотыми, серебряными, украшенными красными бантами. В царившем полумраке сердечки то вспыхивали, то тускло мерцали, подобно множеству огоньков.

Все это выглядело довольно мрачно. В глубине комнаты за письменным столом сидел мужчина, холодный и неподвижный, как идол.

Тано низко поклонился ему и не разгибался, пока тот не заговорил.

— Подойди, подойди поближе. Дай тебя хорошенько рассмотреть.

Молодой человек сделал несколько шагов вперед. Обычное хладнокровие его покинуло. Но через какое-то мгновение к нему вновь вернулась обычная манера держаться — гордая и вызывающая.

— Значит, ты и есть Тано, — констатировал спокойным, грудным голосом мужчина. Он прищурился и вытянул вперед голову, чтобы лучше рассмотреть пришедшего. Одет он был в домашнюю куртку, ноги окутаны клетчатым пледом, к столу прислонена его палка. Руки были скорее распухшие, чем толстые. Их движения были невероятно медленны, словно стоили большого труда.

На вид ему было лет семьдесят, однако лицо совсем без морщин, видно, на нем никогда не оставляли след ни страдания, ни угрызения совести. Но самое большое впечатление производили глаза — они горели, как два факела, никто не мог выдержать их взгляда.

— Да, это я, — почтительно произнес Тано, — я пришел, чтобы служить вам.

Старик не пошевельнулся. Сколько раз он слышал эта слова из уст людей, приходивших сюда унижаться, готовых ползать перед ним на брюхе. Но старый Глава Семьи знал, что среди них мало достойных. Недостаточно быть смелым, надо еще иметь голову.

Медленным движением руки он поманил к себе Тано. Он хотел изучать его лицо поближе. Тано подошел и остановился у самого стола.

Он полностью обрел свою невозмутимость, лицо хранило непроницаемое выражение, и взгляд, устремленный на Главу Семьи, был холоден как лед.

На несколько секунд их взгляды скрестились, словно они пытались проникнуть в душу друг другу. Никто еще так долго не выдерживал леденящего кровь взгляда старика.

— Тано, — значительным тоном произнес он, — мои друзья отзываются о тебе с большим восхищением. Что ты мне хочешь предложить?

— Мне хотелось бы стать вашим человеком в международной группе банков Николо Антинари.

— Но у нас уже есть там Терразини.

— Поверьте мне: он не на высоте. Антинари с ним не считается, и при первой же возможности избавится от него, причем адвокат не сможет никак этому помешать. Он не знаком с финансовой системой на таком высоком уровне, чтобы противостоять Антинари.

Старик застыл в молчании как статуя. Единственным свидетельством того, что он слушает с интересом, было еле заметное пожевывание губами.

— Я получил диплом в Англии и знаю, как управляться с Антинари, — добавил Тано. — Я усвоил все трюки его школы. Я найду для ваших капиталов самые лучшие формы вложения.

Глава Семьи выставил вперед подбородок и сказал совершенно серьезно, как само собой разумеющееся:

— Тано, кто плутует, платит жизнью.

— Я готов отдать свою жизнь в ваши руки, — решительно ответил молодой человек. — Но уверен, что вы во мне не разочаруетесь.

Старик кивнул в знак согласия.

— Нам нужны молодые люди, у которых варит голова, — проговорил он. — Мир меняется, его двигают вперед более современными методами, и нам нельзя отставать.

Глава Семьи торжественно поднял руку, держа ее на весу. Тано подошел, опустился на колени и поцеловал эту огромную распухшую лапу.

Вернувшись в отель, где Николо Антинари устроил свою штаб-квартиру, он застал старика занятым выяснением отношений с внучкой.

Вот уже много дней Джулия делала вид, что не замечает деда, или говорила колкости. Теперь это достигло предела, разыгравшаяся сцена приобрела характер решительного объяснения.

— Я не в состоянии понять твое поведение, — говорила девушка. — Ты знал, что папе грозит смерть, и не пошевелил пальцем, чтобы спасти его.

— Нельзя было ничего поделать. Карло сам себя загнал в тупик. В делах не шутят: если ты не придерживаешься правил игры, тебя убирают. Это закон.

— Закон! — горько усмехнулась Джулия. — Но это же был твой сын, и твоим отцовским долгом было сохранить ему жизнь. Любой ценой!

— Ты не способна этого понять. Бывают ситуации сильнее отцовских чувств.

Какой цинизм! Безусловное признание главенства деловых отношений над человеческими. Джулия не могла этого понять и оправдать. Старик, к которому когда-то она была привязана, внушал ей ужас.

Дед увидел появившееся на ее лице отвращение. Надеясь, что его слова найдут у внучки хоть немного понимания, он проговорил: