Он даже продумал, какой следует повести разговор, если кто заметит его. Ход мысли был таков:
«…Я рыбку ловлю — меня ж не сажают. А здесь что? Я лес не рублю, спасибо лесорубам — они постарались. Мое дело — поднять топляк. Тут главное — хорошее багровище иметь и воды не бояться. Потом уж катер тащит. Вот, браток, я так думаю: жизнь наша короткая, а в ней что главное? Думаешь? А ответ простой: ты у жизни на хребте держись, а на свой хребет не давай садиться. Иди ко мне в артель. Опять же транспорт свой».
Тимоха учитывал, что человек может оказаться несговорчивым, и на этот счет имел свои суждения:
«Говоришь, что, мол, лес государственный? Извини-подвинься. Это, когда он в небо смотрит. А когда он речной покойник — тут власть ничейная».
«Это воровство!»
«Опять извини-подвинься. А ежели я клад нашел? Царское золото, к примеру?»
«Надо государству сдать. Закон имеется».
«Слыхал. В газетах пишут».
«Вот видишь».
«Опять же разговор без ажура».
«Какого ажура?»
«А то, что мне государство награду за этот клад дает. Ну, премию, что ли. Неважно, как назвать. Только кредитки те положены мне законно. А здесь? Я кто? Моторист. Мне до «утопу» дела нет. Лишь бы мой катер на этот «утоп» не наскочил. Стало быть, к службе моей касательства «утоп» не имеет. А раз так, давай наградные. Не хочешь? Так-то, значит. Сплавной конторе подымать топляк нет резону. Ей два раза одно бревно не засчитывается. Усекаешь? Невыгодно конторе. А я из всего этого итог вывожу. Власть тут моя, и я ни перед кем не в ответе. Извини-подвинься».
* * *
— Свидетель Девяткин! Какое расстояние от ракушки до места пожара?
— Метров шестьсот.
— Куда вы пошли дальше?
— Только через дорогу перебежал, тут и запань прорвало.
— Расскажите подробней, что вы знаете о пожаре. Какой был первый очаг пожара?
Девяткин ответил, что о пожаре он мало что знает, видел издали, да и только. И про очаги ничего сказать не может, потому что пожар он и есть пожар.
— Где стоит дом Щербака?
— Недалеко от летней столовой, что сгорела.
— Поточнее, пожалуйста.
— Метров полтораста будет. Если вам интересно, можете смерить.
— Измерим. Скажите, каким образом огонь переметнулся так далеко?
— А я откуда знаю? Кажется, ветер был. Помню, сено сухое в стожках лежало. Много ли для огня надо?
— Вы можете описать рельеф местности от бочек с бензином до дома Щербака? — спросила Градова.
Свидетель сердито посмотрел на судью и сказал, что он не понимает ничего про рельеф местности.
— Разве вы не помните, как выглядит местность? Ровная она или холмистая?
Девяткин покачался на носках и ответил:
— Бочки на пригорке стояли, а дальше — низина.
— За ней дом Щербака?
— Нет. За низиной овражек тянется.
— Если идти к Щербаку, овражек обойти надо?
— Зачем? Там мосток проложен.
— Как же бензин попал по ту сторону овражка? Как могли загореться дом Щербака и общежитие?
— Не знаю, — Девяткин пожал плечами. — Может быть, бочки упали, потекли. Я не видел. Костер у столовой горел. В нем подавальщицы халаты кипятили в баке.
Щербак смотрел на широкие плечи моториста, его крепкую шею и неожиданно подумал, что со стороны показания свидетеля, обязавшегося говорить только правду, выглядят убедительно.
— Может, ветер искру от костра подхватил или, может, бензин подтек к костру, кто знает? — заключил Девяткин.
— Вы вспомнили про ветер. Он сильным был? И в какую сторону дул? — спросила Градова.
— Попробуй вспомни, что было два месяца назад! Кажется, когда я от ракушки к пожару бежал, то ветер мне аккурат в грудь дул. Стало быть, в сторону дома Щербака.
Судья искоса поглядела на свидетеля, затем взяла лист бумаги и прочитала:
— «Метеосводка за четырнадцатое июня. Ветер слабый до умеренного, северо-восточный». — Потом, опустив глаза, она внимательно посмотрела на план запани и с явным сожалением в голосе добавила: — Нет, ветер как раз дул в противоположную сторону.
Девяткин охотно согласился:
— Может быть. Разве все упомнишь?..
Допрос Девяткина длился долго, до вечера. Его показания, собственно, мало чем дополнили обстоятельства дела, связанные с аварией, однако Девяткин был одним из очевидцев пожара, о котором никто из подсудимых и опрошенных свидетелей ничего точного сообщить не мог. И совершенно неожиданно для Градовой в ходе судебного разбирательства смутно обозначился еще один поток происшествия: если до допроса Девяткина все еще считали пожар следствием аварии на запани, то теперь судейским чутьем и опытом Градова поняла, что пожар — самостоятельное звено, со своим интересом и тайной, которую нужно раскрыть.
Был перерыв. Судьи собрались в совещательной комнате и пили кофе. Сидели молча, думая каждый о своем. Градова нарушила молчание первой:
— Как вы относитесь к показаниям Девяткина?
— Злой парень, — определил Ларин.
— Это вы зря! — резко возразил Клинков и, смутившись от неожиданной горячности, добавил: — Парень как парень.
Ларин отставил голубую чашечку и спросил:
— Почему он так много и страдальчески говорил про «красного петуха»?
— Говорил о том, что видел, — ответил Клинков.
— Все могло быть иначе, — сказала Градова.
— Вы чего-то недоговариваете, — насторожился Ларин. — А я хорошо помню, Мария Сергеевна, когда я впервые появился в суде, вы меня вооружили прекрасной формулой: из тысячи подозрений не составишь ни одного обвинения, из тысячи предположений не составишь ни одной улики.
