Спроси себя - [13]

* * *

Недели за две до начала сплава Щербаку позвонил управляющий трестом Назаров.

— Что у тебя? — спросил он.

— Порядок. Пока порядок.

Григорий Иванович Назаров подышал в трубку и сказал:

— Ты, Алексей Фомич, вот что — живо приезжай. Есть разговор.

Щербак приехал в трест в полдень. Дверь в кабинет Назарова была открыта. Увидев Щербака, управляющий позвал его к себе и сказал секретарше:

— Клавдия, мы с Алексеем Фомичом потолкуем часок.

Назаров закрыл дверь, снял пиджак и вытер платком вспотевшее лицо. Потом придвинул два кресла к открытому окну и спросил:

— Кого предлагаешь назначить начальником твоей запани?

— Как-то не задумывался.

— И зря. Не вечно тебе на запани верховодить.

— Тебе виднее.

— Выходит, мне положено думать, а ты вольный казак?

Оба умолкли и, глядя в окно, ожидали, когда пройдет товарный поезд, — рядом был железнодорожный переезд. Мелькали колеса состава, и в воздухе майского дня висел грохот.

— Свято место пусто не бывает, — с усмешкой ответил Алексей. — Найдутся люди.

— Вот я и спрашиваю — кто?

— Но я хотел бы сначала узнать, за что меня снимают? Если, конечно, не секрет.

— Никаких секретов.

— Уже легче.

— И все-таки я прошу тебя ответить на мой вопрос.

— Можно Каныгина. Мудрый старик.

— Опытный мужик.

— Меня учил уму-разуму, — улыбнулся Алексей.

— И меня тоже в былые времена, — сказал Назаров. — Только характер мягкий, не волевой. Не потянет. Так что подумай к другому разу. — Назаров налил в стакан минеральной воды. — Сейчас разговор о тебе. Есть мнение назначить тебя заместителем управляющего трестом.

— Этого делать не следует.

— Почему?

— Не кабинетный я человек, Григорий Иванович. Не смогу.

— Сможешь либо нет — тут послушай меня, — сказал управляющий, чувствуя, как в груди защемило. — Или ты только Назарова в начальниках числишь?

Последние годы Григорий Иванович часто хворал. И он с грустью размышлял в одиночестве о том, что ему вот-вот стукнет шестьдесят и его ожидает на свидание седая бабка с косой. Жалко. Ох как жалко…

— Честно скажу: не хочу забираться высоко, — сказал Щербак.

Назаров посмотрел на огромное полуденное солнце, сощурился и спросил:

— Страшно?

— Не мое это дело, Григорий Иванович.

— А чье же? Иль хочешь, чтоб поглупее человек тобой руководил?

— Я сплавщик!

— Именно. Из нашего племени.

— Зачем же в кабинет усаживаешь?

Снова загудел, загрохотал проходящий поезд.

— Там, в Сосновке, выйдешь на берег, волна рядом плещет — хоть маленькая, а стихия…

— А здесь? — с терпеливой строгостью спросил управляющий.

— Здесь я с тоски помру. Не кабинетный я человек. И не надо меня неволить.

— Так. Выходит, я кабинетный? — угрюмо спросил разволновавшийся Назаров и, отвернувшись от Алексея, долго сидел не шевелясь, беззвучно, точно сыч. Потом добавил: — Ты нужен мне здесь. Очень нужен.

— А на запани я уже не нужен?

— Ясное дело, у себя ты хозяин! Первый парень на деревне! И все-таки я тебя прошу, Алексей, ради меня принять это предложение, — сказал Назаров. — Мне тяжело здесь одному.

— Но ты знаешь мой характер. Не сахар…

— Ты понял меня? — спросил, перебивая его, Григорий Иванович.

Алексей подумал: нужен ли он действительно управляющему или Назаров хочет назначить его на высокую должность из дружеских побуждений, из личных симпатий? «Если за дела мои, то славно», — и посмотрел на управляющего, улыбнувшись.

— Понял? — удовлетворенно повторил Назаров.

— Кажется.

— И слава богу. Когда сможешь принять дела?

— Мне надо подумать, пораскинуть… С Ольгой посоветоваться. А лучше всего, Григорий Иванович, поступить так — проведу я этот сплав и тогда за новые дела возьмусь.

* * *

— Так… — громко сказала Градова, продолжая допрос. — А если бы не была установлена перетяга, то запань могла бы выдержать напор стихии?

— Я могу только предположить, — негромко ответил Щербак, с отчуждением глядя на судью.

— Что именно?

— Что запань сдержала бы напор стихии.

— Вы в этом уверены?

— Я не хочу заниматься гаданием на кофейной гуще… Перетяга была установлена с моего ведома.

— И согласия? — спросила Градова.

— Именно. Стало быть, я как начальник запани несу полную ответственность за все последствия.

— И все-таки я хочу знать, какие выводы вы сделали, анализируя причины аварии.

— Их три. Мне не следовало прекращать работы по устройству запани-времянки в заостровье. Я не должен был соглашаться на установку перетяги. И самое важное. Не будь этих двух губительных решений, принятых мною, осталась бы главная причина аварии — резкий подъем воды на реке, — с надеждой, что ему поверят, ответил Алексей.

Он думал в эти минуты о том, что человеку мало строить и трудиться ради добра на земле — за него нужно бороться яростно, не жалея своей жизни.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Федор Степанович хорошо знал, что его ожидает впереди, если не прояснится, с каким сожалением о несчастьях он жил на земле. Каныгину было не по себе: стыд преследовал его, и было нестерпимо больно сидеть за оградой, прижатой к стене судебного зала, отзываясь на суровое слово «подсудимый».

По ночам, лежа с открытыми глазами, Каныгин думал, смогут ли пятьдесят восемь лет его жизни, брошенные на чашу весов суда, перевесить нераспутанный клубок беды, обозначенный страшным словом — авария.