Справедливость - [5]

— Очень тяжело судить коллегу… Но что поделаешь — приходится. — Чачин потупил взгляд. — Да, приходится, приходится ради здоровья коллектива, ради успехов его деятельности. Исключить из партии предлагает Заикина. Можно подумать и об этом. Кириленко груб, не хочется этого слова употреблять, но придется — деспотичен. Не раз во время операции Кириленко выгонял сестер и врачей только за одно неверное действие. Сколько слез ими пролито!.. Хирург отсекает больное место. Заикина предлагает отсечь Кириленко. Что ж, стоит об этом подумать. Мы слушали Кириленко. Он один идет в ногу, а вся рота сбилась с ноги. Мы-то ведь не на луне живем и видим, как Кириленко травит уважаемого нами Гусева: он ему бросил обвинение в растранжиривании народного добра. Действительно, когда Гусев был главным врачом, лес, завезенный на строительство больницы, погнил, но ведь не было денег, чтобы продолжать строительство… Деньги на строительство были списаны районными властями. А как хитро обставляет дело: при нем, при Кириленко, построено то-то. Действительно, построено много за последние годы. А мы где были? Что, мы сидели сложа руки? Все, что сделано, — это труд коллектива. Вам, Кириленко, надо признаться во всем — в грубости, недостойной гражданина нашей страны, в насаждении культа своей личности. Мы требуем…

Вбежал дежурный врач:

— Пролом черепа, товарищ Чачин, на операцию!

Чачин стоял на трибуне, не шелохнувшись. Кириленко спокойно прошел к двери, сказал:

— Прошу прервать собрание, продолжим после операции.

Кириленко скрылся за дверью. За ним выбежали сестры и не торопясь вышел Чачин. Чачин сегодня дежурный хирург, он не должен волноваться.

В комнате тишина, громко тикают настенные часы, за окнами бесится вьюга, бросает охапки снега в стекла окон, стучит листом железа на крыше. Васильев вглядывается в сгорбленные спины сидящих. «Что делается там, в хирургической? Как ведет себя Кириленко, не дрожат ли руки у Чачина? Не коснулся ли скальпель мозга, не оборвет ли он жизнь человека?»

Васильев связывает в один узел письма в редакцию, это собрание, людей в операционной, хочет все просмотреть, как кинокартину, но не может, пока не может…

Через два часа все собрались. Чачин отказался от продолжения речи.

Поднялась хирург Киселева. Чачин ухмыльнулся.

— Все требуют от Кириленко признаться в чем-то. Но ведь мы его знаем, он ведь перед нами как на ладони. Чего же мы еще хотим от него? Лежал у нас в больнице прокурор, он говорил мне, что, когда перед тобой преступник, думай, что он чист, как слеза… А мы считаем: нет, ты хуже того, какого мы знаем, хуже… Не думаете ли вы, что этим мы рвем узы товарищества, братства? Почему мы должны требовать от коммуниста наговаривать на себя? Это от старого идет.

Васильев подумал: «Верно, воспитывалось недоверие коммуниста к коммунисту и, когда обсуждали проступок кого-либо, старались как можно больше сказать плохого о нем».

Васильев вздрогнул, когда Заикина выкрикнула:

— К делу! Ближе к делу!

Киселева будто и не слышала реплики.

— Я работаю здесь уже пятнадцать лет, видела многих главных врачей. Кириленко из них самый деятельный, самый строгий и самый человечный.

Чачин крикнул:

— Перестаньте хоть здесь подхалимничать!

Киселева резким движением сняла косынку, обнажив седую голову.

— Я плакала, не раз плакала, когда меня Кириленко выгонял из операционной… Ну и что же, раз я… — Киселева подыскивала слово, но решительно махнула рукой, — растяпа, что ли… Товарищ Чачин, меня не запугать обидными словами. Я была там, где стреляли, — долг не позволял мне прятаться…

Слезы покатились по лицу Киселевой.

— Разжалобить нас хотите? — Чачин пригладил и без того гладко зачесанные волосы.

Сидящих в комнате будто кто-то качнул — они почти все повернулись к Чачину. «Что-то произошло», — подумал Васильев.

Поднялся зубной врач Березин. Никто не помнит, чтобы он когда-либо выступал. Его бас заполнил комнату.

— Сегодня на повестке должно быть персональное дело не Кириленко, а Гусева. Был он у нас в районе десять лет заведующим райздравом, пять — главным врачом, а что сделал? Пятистенный дом себе построил, там, я вижу, бревна и доски с нашего двора.

— Вот что произошло, — заговорила сестра Крапивина тоже с места. — Операцию делал Кириленко, Чачин не решился, он был ассистентом, многое делал не в лад с хирургом. Я видела, как градом катился пот по лицу Кириленко, он не выдержал, выкрикнул: «Киселеву ко мне!» Видели бы вы, как они хорошо работали! Операция была тяжелая…

Кириленко сидел, прислонившись спиной к стене, лицо его было усталым, мягким и довольным.

…Партийное собрание, сообщал в статье Николай Васильев, оставило персональное дело Кириленко открытым, образовало комиссию для изучения обвинений, предъявленных коммунисту Гусеву. Васильев переговорил с десятками работников больницы, побывал в районных организациях, беседовал с Гусевым, с Кириленко, с Чачиным и уехал, когда уже было ему все ясно.

Кириленко строг, он действительно «прижимал» Гусева за плохую работу и откровенно высказал ему свое отношение к нему: «За срыв строительства больницы вас надо бы судить». Он раз или два отстранял от операции Чачина за невнимательность: «Хирург он был трусливый». С этого все и началось. Гусев и Чачин, как показалось Васильеву, придирались к каждой мелочи и намеревались изгнать Кириленко из больницы.