Справедливость - [46]

— Сажусь писать передовую, и, пока не подам сигнала, не беспокоить.

Курочкин сегодня был безжалостен, вычеркивал из написанного целые абзацы, вписывал новые. Когда передовая была закончена, уже было одиннадцать часов вечера. Ответственный секретарь редакции принес Курочкину чистые полосы.

— Все в порядке?

— Да, все вычитано, проверено, — ответил ответственный секретарь.

— Подписываю, в случае чего, все на твоей совести.

К Курочкину заглянул Гундобин, они посовещались о плане работы отдела сельского хозяйства. Будто сам черт тыкал своими кулачищами в бока Курочкину и науськивал сказать о скором назначении на пост редактора. Как ни крепился, а к концу беседы сообщил:

— Скоро придет решение о назначении меня главным.

Гундобин встал, подошел к Курочкину и пожал руку:

— От всего сердца поздравляю.

Курочкин оторопел:

— Да подожди ты!

— Болтать я не стану, а поздравить тебя хочу первым из первых. — И Гундобин еще крепче пожал ему руку.

— Ты имей в виду, в случае чего, я тебя замом буду выдвигать, — сказал Курочкин.

— Думаешь, справлюсь?

— Ты-то? А что, боги разве горшки обжигают?

— А Сверстников?

— Задерживать его не станем, уйдет. Скоро партбюро будет, там рассмотрим его персональное дело. Понял?

Гундобин утвердительно кивнул головой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Рабочий день уже кончился. Сверстникова не было. В его приемной Валерия Вяткина и Нелля, усевшись с ногами на диван, шептались.

— Курочкин рассказывал мне, что Васильев бросил тебя. Вы поссорились, да?

Нелля не отвечает, она думает, почему Вяткиной нужно это знать. «Только бередит душу». Нелля склонила голову, и ее подбородок уперся в грудь. «Бросил» — слово-то какое придумали обидное». Нелля исподлобья посмотрела на Вяткину: «Доброе, симпатичное лицо, доверчивый взгляд».

— «Бросил» — слово это мне не нравится, я в нем вижу купеческую старину… И еще скажу я вам, Валерия Вячеславна, не люблю, когда чужие лезут в мои личные дела.

Вяткина встрепенулась, положила свою руку на руку Нелли, в глазах появилась тревога.

— Нелля, я не хотела вам сделать больно.

— Мне не нужно утешения, мне не нужно соболезнования…

— Нелля, я сама ищу утешения. Я полюбила человека. Я не знаю, придет ли ко мне его любовь… Не знаю, как мне быть…

— И вас не утешу… Я люблю Николая. У меня будет сын.

— Ребенок будет? Я чаще стала думать о материнстве. У меня, наверно, не будет детей.

На глазах Вяткиной появились слезы.

Нелля села ближе к ней и сказала:

— Что вы, Валерия Вячеславна, будет любовь, будут и дети…

— Я ведь не знаю, любит ли он меня.

— Спросите.

— Я? Первая?

— Любовь равна.

Вяткина закурила.

— Я полюбила Сверстникова.

Нелля удивилась:

— Его?.. Сверстникова не трогайте, — прошептала Нелля, встала с дивана и, как бы заканчивая разговор, почти угрожающе сказала: — Его трогать нельзя.

2

Нелля сидела на скамейке в Пионерской аллее.

Аллея поднимается от Калужской заставы к Ленинским горам, к университету. Широкие кроны лип укрывают тротуары от лучей солнца. В их прохладе забавляются дети из ближайших детских садов, коротают время пенсионеры, зубрят книги будущие студенты университета, заботливые мамы катают грудных детей в колясках.

Идут загорелые девочки. Одна из них с двумя вздыбившимися косичками с тоской сказала:

— Я хочу, чтобы ко мне вернулись кудри.

Нелля взглянула на ее вздернутый облезлый носик, на содранную худую коленку и подумала: «Кудри испортили бы лицо этой девочки. Но девочка хочет вернуть кудри, ей грустно без них».

Мимо идут юноша и девушка. Она говорит ему:

— Догони меня. У-у-у, не догонишь! — И побежала, и он побежал.

Нелля прислушалась: нет, на этой полянке не стрекочут кузнечики, не поют птицы, лишь молодые воробьи надоедливо чирикают, перелетая с ветки на ветку. Нелле захотелось, чтобы здесь в траве на полянках жили кузнечики, летали стрекозы, в выси пели жаворонки.

Так хотелось, чтобы по аллее шел Николай Васильев и искал ее, а она, озорничая, спряталась бы за скамейку, а потом, крадучись, подбежала к нему и закрыла руками его глаза.

«Нелля!» — угадал бы он.

Его нет, и она не знает, где он. Его нет, и она не знает, думает ли он о ней. А ей хочется, чтобы он думал о ней.

«Может быть, погорячились». Об этом говорил Нелле и Коробов: «Вижу — любишь ты его, плачешь». — «Как же теперь быть?» — спросила она его тогда. «Почему ты позволяешь себе хлопать дверью? Почему ты, не выслушав человека, обвиняешь его? Знай, дочка, нечаянно и орлу можно крылья обрезать».

От Коробова Нелля ушла с твердым намерением помириться с Николаем. На другой день Нелля узнала, что Николай был в редакции «Новая эра», но не зашел к ней. «Значит, примирения не может быть. Забыть его», — так решила она. Нелля очень старалась забыть Николая, уходила к подругам, шла в кино, театр, оставалась одна, брала в руки книгу или искала интересные передачи по радио и слушала концерты. Но он снился ей во сне, его имя приходило на память, когда пели «Подмосковные вечера» и «Далеко, далеко», когда о нем сочувственно говорили в редакции. А недавно утром Нелля сделала открытие — забеременела.

В то утро все делала она так быстро, что удивилась, когда врач спросил ее:

— Почему вы решили делать аборт?