Справедливость - [44]
— Говорят, любовь бывает однажды… Я заметила, чувство безграничного восторга тоже бывает одно.
— Радость и грусть, любовь и ненависть могут повторяться, но они имеют, ну, что ли, разное напряжение… При одном напряжении они взволнуют, при другом — поразят… Высокое напряжение… это и есть капля, в которой отразились чувство и солнце, и она, эта капля, кипит…
— Нет, вы не сможете быть лесником, это ведь чувство покоя?
Сверстников откинул со лба прядь седых волос, обнажился широкий лоб, и лукаво улыбнулся.
— Я не смогу быть лесником?.. Красная гвоздика — цветок революции.
— Я знаю, вы очень волнуетесь на редколлегии. Я сидела недалеко от вас и видела, вы все писали одно слово: «Туман, туман, туман…»
— Я уже забыл. — Сверстников склонил голову.
Пришли домой к Вяткиной, сели на диван и говорили, говорили. Она положила ему руку на плечо.
— Не надо.
И Вяткина не могла не послушаться. Она проводила Сверстникова. Вернулась в квартиру, раскачиваясь, медленно подошла к дивану, порывисто села, осмотрелась, будто что-то поискала, и заплакала.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Вяткина вошла в кабинет Курочкина, села в кресло, закурила, поглядывала по сторонам, как будто не замечала его.
— Ты чего пришла? — сердито спросил Курочкин.
— Я… я пришла сказать — снимаю статью о Павле Архипове.
— Это о Ленине, что ли?
— Нет, о Павле Архипове. Он хотел изобразить Ленина.
— Ну и что же?
— Ленина там нет.
— Ты что, белены объелась? Я видел эту картину.
— Ленина там нет.
— Кто тебя сбил с толку?
— Ты хочешь спросить: кто наставил на толк? Сергей Сверстников, — раздельно сказала Вяткина.
— О-о-о… Я говорил, что он скоро из тебя станет веревки вить.
— Сверстников удивил меня. Я предложила статью о его друге, понимаешь, похвальную статью о его друге, и он ее отклонил.
— Наверно, Архипов ему скандал учинил, вот он и отклонил.
Вяткина скептически посмотрела на Курочкина.
— Тебе все заранее известно… Априори — хороший человек, априори — плохой человек…
Курочкин сжал тонкие выцветшие губы.
— Поссориться со мной хочешь?
— В вашем споре со Сверстниковым должно присутствовать товарищество… Ну, хотя бы, доброжелательство.
— А если он мне норовит по уху ударить?!
— Это уже сложнее…
— Ты доверчивая, — Курочкин исподлобья оценивающе поглядывал на Вяткину.
— Он искренний человек.
Курочкин захохотал:
— Искренность… Искренность… Есть еще конъюнктура.
Вяткина смяла сигарету.
— Конъюнктура, безусловно, делает погоду, но я думаю — она не делает климата. Сверстников честный человек.
— А разве я не честный? Отвечай, честный я или не честный?
— Не терзай меня хоть ты… — Вяткина ушла.
Курочкин пригласил к себе Сверстникова. Когда Сверстников пришел, он похлопал его по плечу.
— Очерки вполне на уровне.
— Спасибо, — поблагодарил Сверстников.
В «Новую эру» на очерки Сверстникова, печатавшиеся из номера в номер целую неделю, стали поступать отзывы. Читатели звонили в редакцию и присылали письма, выражая солидарность с автором очерков. Курочкин видел, как растет популярность Сверстникова. Им интересовался и Солнцев. «Партийные работники, — сказал он Курочкину, — оказывается, и в журналистике борозды не портят. Сверстников некоторым писателям нос утер».
— На очерках ты больше популярности заработаешь, чем на стихах. А сколько гонорара получишь!
Курочкин всегда жаловался, что не хватает денег. «Жена модница, денег много требует». И он лез из кожи вон, чтобы побольше заработать, нередко наспех писал статьи и отдавал подчиненным сотрудникам «на доработку»: «Я тут набросал передовую, но спешу на совещание, поковыряйся в ней немного». И сотрудник редакции ковырялся весь день. Со временем работники редакции привыкли к этому, хотя вначале кое-кто, как сам Курочкин выражался, и «фыркал».
Курочкин посматривал на Сверстникова, улыбался, а про себя с досадой думал: «Его голыми руками не возьмешь».
— Слышал, Вяткина снимает статью о Павле Архипове? — спросил он. — За этим и звал, собственно.
— Сняла? Сама сняла? — не поверил Сверстников.
Курочкин заметил его удивление, сказал про себя: «Как играет, прожженный политикан!»
Думы Курочкина прервал телефонный звонок.
— Только в выходной день и отдохнешь, — отвечал он. — Покупался, рыбку половил. Что ты говоришь? Окуня, на килограмм! Сорвался… Какая жалость… Вообще устал как дьявол… Сверстников месяц по области ездил, а я торчал в четырех стенах.
Курочкин выслушал собеседника, потом пояснил:
— Над его очерками работал Гундобин, да и мне пришлось повозиться.
Кончив разговор по телефону, Курочкин опять задумался.
В полдень Курочкин забежал к Коробову.
— Я еду к Невскому. Не теряй времени, готовь персональное дело Сверстникова на бюро парторганизации.
Курочкин еще от порога протянул руки к Невскому для объятия.
— Как я рад, как я рад тебя видеть! С тобой как было хорошо, придешь, спросишь, все ясно. А без тебя? Ломаю, ломаю голову. — Курочкин обнял Невского и терся своей бритой щекой о его небритую.
Невский похудел и изрядно поседел, лишь кое-где виднелись русые волосы, глаза ввалились и затуманились.
— Как идут дела в редакции? — торопливо спросил Невский, как будто хотел одним рывком кончить с волнением.
Курочкин докладывал и посматривал на вытянутую правую ногу Невского. Нога вышла из повиновения. Во время беседы Невский позвал Леню, но вместо него вошел Дима, младший сын Невского. Какая-то клеточка его мозга потеряла имя младшего сына, другая клеточка назвала имя первого сына — Леню, погибшего на фронте. Курочкин подумал: «Не дай бог такая штука стукнет».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Александр Иванович Тарасов (1900–1941) заявил себя как писатель в 30-е годы. Уроженец вологодской деревни, он до конца своих дней не порывал связей с земляками, и это дало ему обильный материал для его повестей и рассказов. В своих произведениях А. И. Тарасов отразил трудный и своеобразный период в жизни северной деревни — от кануна коллективизации до войны. В настоящем сборнике публикуются повести и рассказы «Будни», «Отец», «Крупный зверь», «Охотник Аверьян» и другие.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».