Справедливость - [33]

— Пять лет как бросил.

— А водку пьешь?

— С секретарями обкомов пью.

Фролов захохотал:

— Все такой же догадливый. Поехали ко мне ужинать. Сегодня утром парочку уточек подстрелил, сам разделал их. Никому не доверяю дичь готовить — портят.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Сверстников на машине доехал до Ленинского проспекта.

— Езжай в гараж, я пешком пойду, соскучился по Москве, — сказал он шоферу.

Весна и в Москве почти уже встретилась с летом. Солнце щедро дарит свет и тепло выстроившимся в стройные шеренги кудрявым липам, застенчивым березкам, медовым тополям.

Празднично поглядывают на улицы дома, чем-то ласкают взор. На хорошо обработанных клумбах буйно цветут нарциссы, пионы и непременные, так веселящие душу анютины глазки.

Сверстников остановился у театральной рекламы и с удивлением посмотрел под ноги на развороченный бетон.

«Какая силища!»

Под бетонной плитой живут корни, оставленные отступившим с этих мест лесом. Всем ли им пришлось вести схватку с непроницаемой, холодной плитой, сказать трудно, но совершенно бесспорно, что отважился на подвиг вот этот дубок. Он настойчиво толкал и пробивал плиту. Плита вначале упиралась, потом стала кряхтеть и вдруг в какую-то секунду развалилась: большие куски бетона опрокинулись и обнажили парную землю, мягкую и сочную, как творог. Зеленый прутик с упругими прожилками на листочках легко вздохнул, свободно глянул на синее небо.

«Какая силища!»

Сверстников взял кусок бетона в руки и попытался разломить, — как ни старался, не отломилось даже крошки. Тогда он со всей силой бросил кусок бетона на лежащий камень. Бетон зазвенел, скользнул по камню и высек пучок искр, но не потерял ни одного кусочка.

Сверстников сказал дубку:

— И ты это сделал?!

Проспект жил под куполом свежего весеннего неба.

Через Ленинский проспект лежит путь от Внуковского аэродрома к центру Москвы, к Красной площади, к Кремлю, к Мавзолею Владимира Ильича Ленина. По этой широченной магистрали столицы промчалась не одна озаренная ликованием народа молодая слава. По этой магистрали ехали делегации коммунистических и рабочих партий на съезды КПСС. Для многих известных и безызвестных людей знакомство с Городом Солнца не по Кампанелла, а в жизни начиналось с Ленинского проспекта.

Мимо Сверстникова неслись один за другим экспрессы с Внуковского аэродрома: англичане, французы, немцы, арабы, африканцы повернулись к открытым окнам автобусов и всматриваются в улицу. На их лицах он читал: «Москва, вон она какая!» Из окон автобусов нередко приветливо махали руками, и Сверстников вместе со спешащими москвичами отвечал им улыбкой: «Добро пожаловать!»

В редакции «Новой эры» все окна были открыты, и ветерок свободно прогуливался по комнатам.

— С приездом! — еще издали крикнул Курочкин Сверстникову. — Удачно съездил?

Курочкин немного пополнел и, что особенно бросилось Сверстникову в глаза, обрел уверенную походку.

— Статья Васильева «Откровенность» и в основе и в деталях отображает действительность, — ответил Сверстников. — Первый секретарь обкома Фролов находит, что это очень удачное выступление «Новой эры».

— Приятно слышать, будем считать ее в активе нашей газеты. — Сверстников чувствовал крепкое рукопожатие Курочкина и отвечал тем же, а сам думал: «Курочкин не подозревает, что я знаю о его ходатайстве снять меня с работы». — Каждый год весна, в сущности, все одно и то же. Одно и то же.

Сверстников быстрым взглядом окинул Курочкина, ходившего вдоль окон и подставлявшего всего себя весеннему солнцу. «Давно голову не брил: от уха до уха выросла кромочка рыжих волос».

— Я бы этого не сказал: понятие «весна» одинаковое, а сама весна никогда себя не повторяет, — заметил Сверстников. — Природа очень мудрая, она не терпит стандарта.

Курочкин остановился около окна, зажмурился и принимал все солнце на свое одутловатое лицо.

— Так что же, выходит, у тебя с Вяткиной снова скандал? — спросил он.

— Скандала нет, а взгляды не всегда сходятся.

— Я уж давно замечаю, что Вяткина гнет не в ту сторону. На днях я полистал подшивку нашей газеты, взвесил, обмозговал: не туда она клонит.

Сверстников насторожился.

— На верхах-то не одобряют всякие выкрутасы в искусстве, модерн, формализм и прочее. Она может подвести газету и нас поставить под удар.

— Может, — согласился Сверстников.

— Может, может! Выдвинуть ее, что ли?

— То есть?

— Ну, в смысле освободиться от такого редактора отдела.

Сверстников склонил голову.

— Твое мнение какое? — настойчиво спросил Курочкин.

— Вяткина способный человек. Она заблуждается — это верно. Но, мне думается, ее можно поправить.

— Вяткину поправить?! — Курочкин захохотал. — Вижу, вижу, она из тебя скоро станет веревки вить. Отсечь, отсечь!

— Не то время и не те люди, чтобы отсечением решать дела. Ты говорил: «Мы должны бороться за душу каждого сектанта». Правильно сказал. А почему нам отсекать душу коммуниста? Разве за душу коммуниста мы не можем и не обязаны вести бой?

— Усложняешь дело. Вяткина руководящий пост занимает. Из партии мы ее не исключаем.

Сверстников встал и уперся руками в стол.

— Если дорога душа сектанта, то душа коммуниста стоит много больше. Как теперь поступим с Васильевым?