Справедливость - [32]

Сверстников поделился этой мыслью с другом юности.

— Честное слово, показалось: вот встанешь, пожмешь руку и был таков.

Фролов заливисто захохотал.

— Мне рассказывали: приехал ты, а в обкоме шаром покати. Сельское хозяйство всех забирает. Наезжать-то сюда надо, ведь не одним колхозом руководишь, а областью.

Фролов имел сельскохозяйственное образование, кончил Тимирязевскую академию и, уже будучи секретарем райкома, заочно кончил Высшую партийную школу.

— Значит, не понравился Кирюхин? — спросил Фролов.

— «Не понравился» не то слово. Я видел ведь и раньше кирюхиных, — раздумывая, говорил Сверстников. — Без всякого сомнения, я уже с ними встречался. Но тогда я его не успел рассмотреть, и он мне казался деловым, безусловно, деловым. Кирюхины ведь радеют за дело, а вот другие сводят их радение на нет…

— Ты, Сережа, очень осторожно говоришь о Кирюхине… Кирюхин — это… Конечно — показная озабоченность. А на деле? «Я сигнализировал». Мещанин.

— Что ты?! Разве можно так о нем?

— Можно, можно! — гремел Фролов. — Если в тебе горит огонь большевика, ты не будешь болтать, сигнализировать, ты станешь действовать, а этот: «Я писал», «Кто меня может упрекнуть, я сигнализировал»… Кирюхин — это бедствие в любом деле… Извини, я его, кажется, мещанином назвал? Найди в очерках Красикова заботу о нашем деле, искреннюю заинтересованность в нем? Тоже сигнализирует. А ведь мог бы сказать: на этих обопрись, этих приблизь, а этих… Что ты, разве можно! Силантий, Кирюхин, Красиков — это один фронт, неорганизованный, без штаба, но это фронт старого, обывательщины…

— А ты все такой же злой, — заметил Сверстников.

Фролов вздохнул:

— Только на практическом деле видишь, какие это страшные люди — кирюхины. У нас есть еще отстающие колхозы, совхозы и даже целые районы. Стало быть, не вывелись еще и руководители, способные по-маниловски рисовать блестящие перспективы, но не способные организовать и возглавить живое дело. Это и есть Кирюхин…

— Ты мне разреши этот разговор включить в очерк.

— Включай.

Беседовали с паузами: Фролова то и дело отвлекали телефонные звонки.

— Приветствую, друг! По всем признакам вы собираетесь нас обогнать… Вы больше нас сдали молока и мяса.

Но невидимый собеседник из другой области, чувствовалось, задавал вопрос:

— А сколько вы заготовили?

— Да, кажется, на уровне прошлого месяца…

Ни тот ни другой цифр не называли. Фролов улыбался, подмигивал Сверстникову. Он не против, чтобы сосед ушел вперед, но он не хочет, чтобы своя область осталась позади. По всему видно, телефонный звонок соседа — разведка, какое место займет область по стране.

— Он, конечно, знает, как у нас дела обстоят, и я знаю, ревниво следим друг за другом. Что ж, стремление не сдавать завоеванных позиций даже друзьям — хорошее стремление… Откровенно говоря, хочется быть всегда впереди. Как ты думаешь, не зазорно это? — Он с хитрецой посмотрел на Сверстникова.

— Слушая тебя, и мне захотелось быть впереди.

— Значит, не зазорно? Ты знаешь доярку Анну Федоровну, вся страна ее знает. Кто-то из нашего начальства неодобрительно отозвался о ее коровах… «Коровки, говорите, неважные? Не согласна! Коровы добрые будут. Они же только третьим телком. По первой лактации больше двух тысяч девятисот литров дали, в прошлом году — три тысячи шестьсот литров, нынче еще больше дадут, а там видно будет: у них все впереди». Чуешь, как говорит! И она стала получать свыше четырех тысяч литров от этих коров. Гордость-то какая! И урок начальству хороший: если знаешь — суди, не знаешь — молчи. — Фролов придвинулся к Сверстникову и заговорил шепотом: — А начальник-то этот был первый секретарь обкома, Фролов. Анна Федоровна — это настоящий государственный деятель, лидер. Вспоминаю первое ее выступление. Вышла на трибуну и сказать ничего не может. А посмотри теперь!

Фролов умолк. Сверстникову пришла на ум беседа с колхозником в «Восходе», и он сказал:

— В «Восходе» тебя вспоминают.

— В каком смысле?

— О начальстве в плохом смысле не так просто говорить.

Фролов насупился.

— Начальство начальству рознь.

— Будто бы так… Ты в этом колхозе, говорят, много раз бывал?

Сверстников заметил, что Фролову неприятно подсчитывать, сколько раз он был там.

— Приходилось.

— А таких колхозов, как «Восход», в области много?

— Уж не думаешь ли ты распатронить меня в своем очерке? Вот, мол, встретился с Фроловым, беседуем о том, о сем. Как задал ему вопрос о плохих колхозах, он и смолк.

— Вижу, не молчишь, но и на вопрос не отвечаешь. Эх-хе-хе, друг ты мой! Вон как Кириленко работает: целится, целится, хвать — и человек здоров.

Фролов оживился.

— А ведь мудрец, честное слово, — вставил он.

— В «Восходе» один колхозник мне рассказывал — пять раз его резали, а осколок от бомбы не могли вырезать. Кириленко взялся…

— Ну и что?

— Порядок, железяку как ухватил, так и выволок. Ясно?

— Ясно-то ясно. — Фролов склонил голову. — Понимаю, куда клонишь… Учту… А его там зря прижали. Кириленко — это золотые кадры.

— Чего же этим золотым кадрам портят жизнь, мешают работать, из Москвы надо приезжать, как будто власти на месте нет.

— Хо-хо-хо! Вот это да, критикнул, критикнул… — Фролов искоса посмотрел на Сверстникова. — Мне хочется, чтобы везде был порядок, а вот везде-то его и нет. «Восход» был хорошим колхозом, стал плохим. Возьмет верх Гусев или Чачин. Что говорить, была река глубокой, стала мелкой. — Фролов взял папиросу и закурил. — А ты, Сергей, куришь?