Справедливость - [17]

Курочкин думал: «Дело не в этом, не ясен этот принцип. Может, выдумали его, а у меня должна голова болеть. Ты начнешь этим принципом щеголять, тот же читатель, глядь, тебе и скажет: «Это, брат, пережиток». И так можешь влипнуть, и по-другому можешь влипнуть».

— Мы молчим, и все тут. Кто же может придраться?

— Говорю тебе, придираются.

— А криминала нет.

— И Сверстников придирается.

Вяткина шла домой расстроенная. Она злилась на Сверстникова, злилась на себя за то, что не удержалась и кое-что приврала Курочкину. Она знала, что Курочкин ее не выдаст, но сама себя терзала: «Это же клевета… Как это все у меня сорвалось с языка?»

Разговор со Сверстниковым был, конечно, неприятным. Шла Вяткина к нему с хорошим чувством, а он встретил ее сердито, она раздумала сказать ему что-то доброе — будто сквозняком выдуло все тепло из сердца.

— Значит, воюете? — спросил Сверстников.

Вяткина покосилась на него.

— Скажите мне откровенно: почему вы питаете любовь к одной части поэтов и отвергаете других, почему у вас вызывают восхищение одни писатели и отчуждение другие?

На лице Вяткиной появилось недоумение.

— Разве я дала вам повод задавать такие вопросы?

— А статья «Творчество молодых»?

— Что же там особенного?

— Подбор фамилий вас не удивляет? — Сверстников смотрел в глаза Валерии Вяткиной, она их не отводила.

— Автор вправе говорить об одних, умалчивать о других. — Вяткина исподлобья смотрела на него, как бы спрашивала: «Что вы скажете на это?»

— Верно, все это верно, но почему вы умалчиваете о поэтах, чье творчество имеет большое гражданское звучание?

Вяткина вспыхнула:

— Это уже политическое обвинение. Вы не имеете права так со мной разговаривать!

Сверстников не вскипел, как она ожидала.

— Я прочел все, что вы писали, что писали ваши друзья. Болезнь тоже может быть благом, нашлось время для этого. Почему вы боитесь упоминать в статьях социалистический реализм?

«Разговор принимает острый оборот», — подумала Вяткина, но нашлась, что ответить.

— Разве так обязательно об этом говорить? А если нет повода для такого разговора?

Сверстников понял Вяткину.

— Я хочу, чтобы вы твердо проводили партийную линию.

— Вы навязываете мне свои мысли, парализуете мою волю.

— Я толкую мысли партии.

— Ну уж, это слишком! Вы самонадеянно берете на себя роль толкователя мыслей партии, — выпалила Вяткина и хлопнула дверью так, что стекла в окнах зазвенели.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Сверстников случайно узнал, что Нелле исполняется двадцать пять лет. Позвонила ее подруга Катя, а Нелли не было на месте, ушла в библиотеку, телефонную трубку поднял Сверстников.

— Нелли нет, — ответил он.

— Как жаль, — сказала Катя. — Я вас прошу передать ей поздравление с днем рождения, сама не смогу, уезжаю.

— Сколько же ей стукнуло? — спросил Сверстников.

— Уже много, старушка. Четверть века завтра будет, — ответила Катя.

— Обязательно поздравлю такую старушенцию, — смеясь, ответил Сверстников.

Утром он забежал в цветочный магазин, там оказалось десятка три мужчин.

— Знаете, моей Нелле сегодня исполнилось тридцать, — проговорил мужчина.

— Какое совпадение — и моей Нелле тоже тридцать, — откликнулся другой.

— А моей тридцать пять!

Сверстников подумал: «Сколько же Нелль на свете!» Он отобрал пять веточек мимозы и попросил завернуть. В магазине не оказалось бумаги, пришлось воспользоваться свежим номером газеты. По пути он забежал в кондитерский магазин и обратился к кассирше:

— Какие вы предпочитаете конфеты?

Кассирша посмотрела в сторону кондитерского отдела — там в вазах стояли «Мишка косолапый», «Мишка на севере», «Петушок», «Салют», «Весна», «Трюфели».

— Все-таки конфеты «А. П. Чехов» лучше всех, — сказала она.

— Сколько платить?

Кассирша подала ему чек.

Когда Нелля пришла на работу, на ее столе стояли цветы и лежала коробка конфет с запиской: «Поздравляем с двадцатипятилетием! Катя и в придачу Сергей Сверстников».

«Откуда Катя знает Сверстникова?» — удивилась Нелля.

Конечно, о важном событии в жизни Нелли узнала вся редакция. Дверь в коридор не закрывалась, сотрудники крепко жали Нелле руки, приносили подарки: книги, открытки, милые безделушки. И Нелле было очень радостно. А ведь она хотела скрыть от всех сегодняшний ее праздник. Нелля не заметила, как прошел день. Николай Васильев зашел за ней, и они, попрощавшись со Сверстниковым, пошли в ресторан «София». Вышли в коридор, повстречали Курочкина. Он подмигнул и пропел: «А я люблю высокого…» Как только скрылась его широкая спина, Нелля выругалась:

— Вот черт, всегда мне на пути встречается.

— Чего попусту волнуешься.

— Как это попусту? — гневно спросила Нелля.

Когда уже вышли на улицу и их пальцы сплелись, она тихо заговорила:

— Любовь — это тайна двух, к ней никому-никому нельзя прикасаться. Ведь другой, он неосторожный, а может быть, неуклюжий, заденет и поранит… К чужой любви никому нельзя прикасаться… Я пугаюсь, когда нечаянно вижу целующихся, мне стыдно становится… Коля, к чужой любви прикасаться нельзя ни словом, ни взглядом. Там такое чистое, возвышенное и такое тайное… Ой, ну как же можно к ней прикоснуться! А он фальшивит: «А я люблю высокого». — Нелля замолчала, пожала крепко руку Николая, и от этого ему стало хорошо.