Спорные истины «школьной» литературы - [7]

Шрифт
Интервал

А Орлов? Он пушкинскую «защиту» простодушно принял всерьез, прислал благодарственное письмо и хотел было ввязаться в полемику, но Пушкин, продолжая игру и отвечая с легкой иронией, благоразумно поспешил отсоветовать: «Даю вам слово, что если они чуть пошевельнутся, то Ф. Косичкин заварит такую кашу или паче кутью, что они ею подавятся».

Мне хотелось бы закончить свой рассказ эмоциональным высказыванием Белинского, явно навеянным незабываемыми статьями Феофилакта Косичкина: «…что за блаженство, что за сладострастие души сказать какому-нибудь выходцу бог весть откуда, какому-нибудь пройдохе и Видоку, какому-нибудь литературному торгашу, что он оскорбляет собою и эту словесность, которой занимается, и этих добрых людей, кредитом коих пользуется, что он надругался над святостью истины и над святостью знания, заклеймить его имя позором отвержения, сорвать с него маску, хотя бы она была и баронская, и показать его свету во всей его наготе!»

Пушкин же удовлетворенно резюмировал итог борьбы: «…мой камешек угодил в медный лоб Голиафу Фиглярину».

Неожиданное послесловие

Тут бы и поставить точку. Ан нет! Голиаф, вспомним, грозил существованию целого народа и был побежден силою духа легендарного Давида. Омерзительный Булгарин, оказывается, до сих пор не побежден. Нет-нет, да кто-нибудь пытается водрузить его неуклюжую фигуру на пьедестал, представить пигмея чуть ли не гигантом в литературе и «отцом русской демократии». В 1991 году издательство «Современник» отметило двухсотлетие корифея словесности стотысячным тиражом любовно изданного, с золотым тиснением, пухлого тома его сочинений. Да бог с ним, с этим томом: может быть, и надо было кое-что переиздать для интересующихся, для исследователей, правда, не столь шикарно и не в таком количестве, но и с этим можно смириться. Но ведь сопроводили же это издание большой вступительной статьей H. H. Львовой (она же составитель), в которой взахлеб превозносятся достоинства этого господина: «выдающаяся личность», «интересный, загадочный человек», «автор, стоящий у истоков рождения русского исторического романа», его сюжет «не уступает лучшим страницам А. Дюма» (уж не тот ли сюжет «Дмитрия Самозванца», который Булгарин бесцеремонно позаимствовал из неизданного пушкинского «Бориса Годунова», неофициальным цензором которого он был?) и т. п. Разумеется, ни резких отзывов современников о Булгарине, ни эпиграмм Львова не приводит. Уж очень хочется ошарашить читающую публику сенсационным открытием.

Вот и Л. Коренев в июле 1994 года в газете «Сегодня» решил, видимо, встретить приближающийся всенародный праздник – юбилей Пушкина – реабилитацией его врага и завистника. Помилуйте, уверяет нас Коренев, не был Фаддей Венедиктович агентом Третьего отделения (бумажками, что ли, не подтверждено?). И против России не воевал. Вспоминаются, правда, стихи Лермонтова:

Россию продает Фаддей
Не в первый раз, как вам известно…

Но известно было это его современникам: Пушкину, Вяземскому, Баратынскому, Лермонтову и другим, надо думать, непосвященным лицам, а некоторые нынешние товарищи полагают иначе. Ну и пусть полагают. По их мнению, и политически, и нравственно издатель «Северной пчелы» («поборник гласности» – по Кореневу) вполне респектабелен. Вот только характерец имел неважный: «Попросту характер имел он склочный и едкий ум», – оговаривается Коренев. Вот и все. Только за это его, бедненького, и не любили. Не стану сейчас спорить с эдакой «простенькой» кухонной концепцией. Лучше приведу еще одну, последнюю, цитату – из малоизвестного письма Николаю I вовсе не воинственно и не революционно настроенного человека – милого Василия Андреевича Жуковского: «…с Булгариным у меня нет и не может быть ничего общего ни в каком отношении… я очень искренне сказал ему в лицо, что не одобряю того торгового духа и той непристойности, какую он ввел в литературу, и что я не мог дочитать его „Выжигина“». Это было написано 160 с лишним лет назад, но «жив курилка»! И с грустью, и с досадой приходится признать, что и поныне находятся рецензенты и публикаторы, оценивающие достоинство произведения и талант автора исключительно по коммерческому успеху его книги, по спросу на рынке. Расторопный делец и один из действительных основоположников «массовой», псевдонародной, оболванивающей «культуры», Булгарин породил неистребимую армию литературных уродов, популистских имитаторов, от которых нет спасения до сих пор. Но сколько нашумевших бестселлеров-однодневок не без помощи славных Косичкиных безвозвратно кануло в Лету! Туда им и дорога. Теперь, пожалуй, и я осмелюсь сказать: «Dixi!» Пока все.

«Ай да Пушкин!»

Приятно иметь дело с учеными людьми. От них всегда можно узнать что-нибудь необычное. В. Осокин, например, в книге «Перстень Веневитинова» сообщает: «В сентябре 1826 года в Москву приехал Пушкин. Николай I, вступивший на престол, „милостиво“ освободил его из ссылки в Михайловское, куда семь лет назад отправил его Александр I». Есть над чем задуматься. Ведь каждый школьник знает, что в Михайловское Пушкин был сослан не в 1819 году (тогда он находился еще в Петербурге), а в 1824-м.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.