Спорные истины «школьной» литературы - [5]

Излюбленным аргументом издателей «Северной пчелы» в пользу «талантливости» Булгарина была ссылка на то, что «Иван Выжигин» разошелся в огромном количестве экземпляров. Так нате же, возглашает Косичкин: 5000 книжек Орлова, «разделяющего с Фаддеем Венедиктовичем любовь российской публики», раскуплены читателями. Разве не ясно, что Булгарин и Орлов – гении, «сии два блистательные солнца нашей словесности»? «Одаренность» Булгарина, например, подтверждается тем, как легко распознать по фамилиям сущность его героев: Вороватин, Глупашкин, Миловидин и т. п. К тому же в книгах одного гения – «пленительная щеголеватость выражений», а у другого – «замысловатость». Правда, следует крохотная оговорка: существует «образованный класс читателей, которые гнушаются и теми и другими». В таком духе развенчивающего панегирика написана вся статья, не отличающаяся добродушием, но, пожалуй, еще и не убийственная. Это скорее напоминание и предупреждение.

Неприятно, когда тебя, признанного определенной публикой и поощряемого Его Величеством литератора, ставят в один ряд с каким-то ничтожным Орловым. Но ведь этим дело не ограничивается, «…со всем тем Александр Анф. пользуется гораздо меньшею славою, нежели Фаддей Венед. Что же причиною сему видимому неравенству?» – вопрошает Косичкин и отвечает: «Оборотливость, любезные читатели, оборотливость Фаддея Венедиктовича, ловкого товарища Николая Ивановича!» Все дело, оказывается, в оборотливости, а точнее – в непорядочности, в человеческой и журналистской нечистоплотности «ловких» приятелей. В отличие от них А. А. Орлов не пускался во все тяжкие:

Он не задавал обедов иностранным литераторам, не знающим русского языка, дабы за свою хлеб-соль получить местечко в их дорожных записках.

Он не хвалил самого себя в журналах, им самим издаваемых. Он не заманивал унизительными ласкательствами и пышными обещаниями подписчиков и покупателей.

Он не шарлатанил газетными объявлениями, писанными словами афиш собачьей комедии.

Он не отвечал ни на одну критику; он не называл своих противников дураками, подлецами, пьяницами, устрицами и тому подобное.

Ах, как хочется здесь остановиться и провести аналогии с литературными нравами нашего времени, но… «вернемся к нашим баранам», как говаривал классик. Так вот какими способами добивались популярности и тиражности восхвалявшие друг друга издатели, меркантильная «дружба» которых была высмеяна и Крыловым в басне «Кукушка и Петух». Косичкин же «оправдал» Орлова и всласть посмеялся над Булгариным.

Мизинец или кулак?

Статья наделала много шуму. Автора угадали без труда. Н. В. Гоголь в письмах советовал, как дальше вести полемику. С интересом ждали продолжения, и оно вскоре появилось. 9 сентября 1831 года Пушкин побывал в Петербурге, познакомился с большой пасквильной статьей Булгарина, направленной против него, и узнал о других выпадах «Фиглярина». А тут еще язвительный Петр Вяземский подлил масла в огонь: «Кинь это в „Литературную газету“: „В конце длинной статьи, написанной в защиту и в оправдание Булгарина, критикованного „Телескопом“, г-н Греч говорит: „Я решился на сие не для того, чтоб оправдывать и защищать Булгарина (который в этом не имеет надобности, ибо у него в одном мизинце более ума и таланта, нежели во многих головах рецензентов)“… на этом мизинце можно погулять и хорошенько расковырять им гузно. Что за лакеи!» Пушкин отвечал Вяземскому: «Твое замечание о Мизинце Булгарина не пропадет, обещаюсь тебя насмешить…» Вернувшись в Царское Село, он на первом попавшемся клочке бумаги стал делать наброски…

Вторая статья Феофилакта Косичкина называлась «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем». Она острее и злее первой, о Булгарине тут не сказано ничего положительного даже в ироническом тоне. Теперь оскорблен не Орлов, а Косичкин – Пушкин, которому наряду с Надеждиным грозит, как следует из статьи, мизинчик Булгарина. Орлов практически выводится из игры, а Косичкин круто характеризует Фаддея: зависть, корыстолюбие, лживые доносы, богатство плута, чины негодяя, известность шарлатана; и еще словесные оплеухи: глупец, задорный марака, наглец, фигляр. Лицемерному Гречу тоже досталось, но главный объект пушкинской сатиры – Булгарин.

В заключение статьи Косичкин объявляет о существовании романа, который «поступит в печать или останется в рукописи, смотря по обстоятельствам» (курсив Пушкина. – Г. Я.), т. е., очевидно, в зависимости от поведения пасквилянта и от отношения цензуры. Сообщается план этого романа под названием «Настоящий Выжигин», построенный по образцу оглавления первой части «Ивана Выжигина». И вроде бы пункты планов схожи по содержанию. Вот первый у Булгарина: «Сиротка, или Картина Человечества во вкусе фламандской школы». И в первой главе чувствительно описывается «сиротка» Выжигин, единственным другом которого была собака Кудлашка. Первый пункт пушкинского плана – «Рождение Выжигина в кудлашкиной конуре» сразу снимает сентиментальный налет с рассказа о герое. Все дальнейшее – блестящая пародия на обычную композицию «полицейских» (выражение Белинского) романов Булгарина. Утверждаю это как вынужденный читатель его опусов. Подзаголовок («Историко-нравственно-сатирический роман XIX века») напоминает о типе творений графомана. Основной персонаж, как всегда в любовно-авантюрных романах Булгарина, – плут, пройдоха, негодяй. Но весь фокус в том, что (о, ужас!) каждый пункт объявленного плана намекает на факты личной и политической жизни благонамеренного журналиста. А факты крайне неприглядные. Несколько примеров.