Спорные истины «школьной» литературы - [4]

Пушкин, естественно, был антиподом Булгарина и мешал ему своим существованием, своим образом мыслей, деятельностью, талантом, и журналист не стеснялся в выборе оружия против поэта и его единомышленников: пасквильные фельетоны («китайские анекдоты») и прямые доносы, порочащие намеки и оскорбления в печати – все шло в ход с благословения властей предержащих. «…Он продает свои сальные пасквили из-под порфиры императорской», – возмущался Пушкин (письмо П. А. Вяземскому от 1 июня 1831 года). Поэт не оставался в долгу: отвечал остроумными эпиграммами и разоблачительной статьей «О записках Видока», помещенной в «Литературной газете». Видок – французский сыщик, в прошлом палач, дезертир и уголовный преступник. Воспользовавшись сходством биографических черт Булгарина и Видока, Пушкин раскрыл сущность подлой натуры продажного журналиста, напомнил о его связи с Третьим отделением. Видоком и Фигляриным Пушкин называл Булгарина и в эпиграммах, ходивших по рукам. «Полицейский Фаддей», «сволочь нашей литературы», «шпионы-литераторы» – так именует он Булгарина и Греча в письмах. Нарастает страстное желание пригвоздить негодяев к позорному столбу. В мае 1830 года Пушкин пишет Плетневу: «Руки чешутся, хочется раздавить Булгарина… У меня есть презабавные материалы для романа: „Фаддей Выжигин“: Теперь некогда, а со временем можно будет написать это». И час настал. Есть повод для выступления. Пушкин держит в руках недавно вышедшие книги: новый роман Булгарина «Петр Иванович Выжигин» и три лубочных романа А. А. Орлова, пародирующие «Выжигиных» Булгарина.

Рождение Косичкина

Одновременным выходом в свет изделий Булгарина и Орлова воспользовался Н. Надеждин – умный издатель журнала «Телескоп». В № 9 своего журнала за 1831 год он, сравнив их, сделал задиристый вывод, что произведения Орлова лучше. Это серьезно задевало самолюбие Фаддея: Орлов был всеми признан базарным писакой, над ним смеялись. В защиту «журналами обиженного жестоко» сообщника немедленно выступил Греч («Сын отечества», № 27 за 1831 год). Куря фимиам Булгарину, Греч, между прочим, говоря о романе Загоскина «Рославлев», сделал ядовитую сноску: «…перед которым издатель „Телескопа“ растянулся плашмя, потряхивая косичкою». Не раз приходилось Надеждину слышать насмешки над его недворянским происхождением, над его «косичкой» (он был сыном дьякона, окончил семинарию и духовную академию). «…Потряхивая косичкою» – прочел Пушкин в журнале Греча и подумал, вероятно: «Что ж, вот и псевдоним». Впрочем, это моя версия.

И вскоре вместо издателя с «косичкой» на арену вышел Феофилакт Косичкин, продолжавший с несравненно большим успехом дело, начатое Надеждиным. Имя тоже было выбрано не случайно. Феофилакт – в переводе «Богом хранимый». Никому не ведомый автор, видимо, только с Божьей помощью надеялся одолеть столь коварного и опытного противника, как Булгарин. В то же время псевдоним в целом настраивал читателя на веселый лад благодаря несоответствию грозного и величественного по звучанию «Феофилакта» мелкому и простоватому «Косичкину». И это было своеобразной подготовкой читателя к осмеянию Фаддея. Имя неизвестного Ф. Косичкина позволяло Пушкину не только судить о книгах, которых, по его словам, «образованный класс читателей не читает», но и прямо и грубо называть вещи своими именами и даже, если надо, грозить кулаком. Конечно, роль Косичкина – пародийная. Пародирует же он литературные приемы, стиль высказываний и формы общения Булгарина и Греча.

«Блистательные солнца нашей словесности»

Первая статья Косичкина – «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» – появилась в журнале «Телескоп» № 13 в августе 1831 года. Автор с витиеватостью шекспировского Полония превозносит и Булгарина, и Греча, и, разумеется, Орлова, которого взялся защищать от нападок Греча. Он восторгается «взаимным уважением» издателей «Северной пчелы», «сходством душ и занятий гражданских (связь с Третьим отделением? – Г. Я.) и литературных». Но сладкая дымка фимиама все резче пронизывается лучом отнюдь не безобидной пушкинской иронии, сдобренной россыпью многозначительных намеков на известные факты. Так, Булгарину противопоставляются благородные писатели, «не переметчики, для коих ubi bene, ibi patria[2], для коих все равно: бегать ли под орлом французским или русским слогом позорить все русское – были бы только сыты».

Косичкин бьет врага его же оружием, не пренебрегая принципом «сам съешь», по поводу которого Пушкин как-то заметил: «„Сам съешь“ есть ныне главная пружина нашей журнальной полемики». Вы обвиняете меня в отсутствии патриотизма – и то слащаво, то высокопарно разглагольствуете о «нашей родимой Москве», о «матушке Москве» и России? А сами-то, сами: «Не в первый раз заметили мы сию странную ненависть к Москве в издателях „Сына отечества“ и „Северной пчелы“. Больно для русского сердца слушать таковые отзывы о матушке Москве, о Москве белокаменной, о Москве, пострадавшей в 1812 году от всякого сброду». Это – Косичкин, и это – пародия. Нельзя заподозрить Пушкина в национализме; достаточно вспомнить эпиграмму на Булгарина: «Не то беда, что ты поляк…»