Их везли в Новгород, в тюрьму. Сидеть им там было назначено в цепях же до скончания их века.
В вину им поставили не то, что заводчиками в мятеже были. За изменный к литовскому королю лист наказывали.
Схитрил царь: я, мол, как народ решил. Народ за лист к литовскому королю Демидова и его товарищей со старост сместил, а я за эту вину великую — в тюрьму их.
Толпа шла густая. Шли за городом, как хаживали к Троицкому дому слушать Томилу да Гаврилу. Шли за город, как шли за Гаврилой на Хованского. Воевода Львов, получивший назад городские ключи, сидел в Съезжей избе, будто на иголках. А ну как возвратится сейчас Гаврила назад во главе своего народа? А народ ждал его слова. Ждал-таки. Но Гаврила молчал, и толпа стала редеть.
С процессией повстречался Ордин-Нащокин. Ехал в крытом возке, впереди обоза. Возвращался Афанасий Лаврентьевич на житье в город. Пропуская повозки, остановил лошадей, прильнул к щели в завешенном окошке.
О, как спокоен был Гаврила!
Тоскливо стало. Собакин сидел воеводой, теперь Львов. Все бояре да князья, и все безмозглые. Оттого и беды.
— Мне бы городские ключи! — сказал Ордин-Нащокин вслух.
Он не знал, что недалеко то время, когда ему вручат ключи родного града Пскова.[24]
Обозы разошлись.
Толпа осталась позади.
По дороге пылили горемычные телеги и кони стражи. За телегами, не оглядываясь, отделенный от процессии стеной пыли, шел одинокий человек. За плечами — котомка. В руках — лукошко с пузатой сулеей для воды. Видно было, человек собрался в далекую дорогу.
Это Варя шла за Гаврилой.
Из отписки псковского воеводы князя Василия Петровича Львова
«А всполошный, государь, колокол с Рыбницкой башни мы велели снять и поставить в Зелейную палату».
