Сполошный колокол - [61]

— Разбить мы разобьем дворян, да ведь в бою не только они — и наши люди погибнут.

Донат засмеялся резко, жестко:

— Что из того! Конечно, кого-то убьют… Но силы дает победа. Моя победа в Острове поднимет дух во Пскове.

Томила Слепой внимательно поглядел на Доната:

— Ты прав. Наша победа даст крылья Пскову.

Он сказал это медленно, тщательно, по слогам почти выговаривая слова «наша победа». Донат понял его и ответил столь же внушительно:

— Моя победа даст Пскову крылья, а вот что она мне даст? Меня считают чересчур молодым, а зря.

— Зря, — согласился Томила, но как-то не так согласился.

Утром воины Опочки первыми начали бой. Они решили схитрить. Пешее войско ударило в лоб, а дворянская конница пошла стороной, намереваясь за спиной островичан захватить город. Хитрость не удалась. Дворяне нарвались на свежий, сильный отряд Доната, были опрокинуты и рассеяны. Многие попали в плен.

И тут Донат выкинул такое, отчего Томила Слепой навсегда потерял к нему доверие.

Донат велел наполнить телегу дворянскими кафтанами, в телегу запрячь пленных и везти его, победителя, до самого Острова.

Томила попытался образумить парня, но Донат сказал ему сквозь зубы:

— Не мешай празднику, старик!

В Острове Донат изволил-таки пересесть на коня.

Колокола звонили в его честь. Хоть и не в его, а во славу общего дела, но Донат впереди ехал — его конь первым на цветы ступал.

Казнить дворян хотели, но Томила Слепой заступился:

— Возьмем во Псков. У нас тюрьма большая. Места на всех хватит. Посидят, образумятся. Дворяне народ хлипкий. Кто силен — тот им и друг. Вот побьем мы Хованского, будут нам правдой служить.

Донат стоял рядом с Томилой, одна рука на сабле, другая в бок уперлась, кренделем. Шапка польская, с перышком, кафтан дорогой, серебром расшит. А Томила — все тот же площадной подьячий. Кафтан с чужого плеча. Не плох, да под мышками заплаты, шапчонка облезлая, сапожки сбиты, из правого в дырке палец торчит. А ведь вся Псковщина, кроме Опочки, в его руках. Что значит бессребреник. О себе не помнит. Да где ж о себе думать, когда столько людей к нему едут с горем и радостью!

Тут же, на площади, едва решили дело с дворянами, кинулись к Томиле девица с парнем:

— Помоги! Хотят меня за немилого выдать, а я Пашу люблю, и он меня любит. — И парня своего дергает: поклонись, мол.

— А что ж твой Паша молчит?

— Робок он. Меня за богатого матушка с батюшкой сватают. А Паша говорит, что богатства у него нету, что мне той сытости не будет, какая будет у Федьки.

— Да любит ли он тебя?

— Люблю! — сказал Паша так тихо, что вся площадь ему поверила.

— Он любит, — подтвердила девушка. — Только он беден, а я за него хочу замуж, за любимого, а не за богатого.

— Во! — сказал Томила. — Право слово! Да что оно, богатство? Сегодня хоромы, а завтра пепел. А любовь и в огне не погибнет…

Разволновался Томила, на дщан опять забрался, крикнул:

— А есть ли поп, который на радостях, победы нашей ради, обвенчает, о мзде не думая, сей же миг, Пашу и…

— Настю! — крикнула девушка свое имя.

Толпа добродушно хохотнула. Объявился поп, свидетели. Повалили гурьбой любопытные в церковь. И Томила, прослезившись, хотел уж было на коня садиться, но тут вцепились ему в кафтан двое посадских мужиков изможденных, с глазами голодными и тоскливыми:

— Рассуди нас, Томила! Богом тебя заклинаем, рассуди!

— Я не судья, — сказал Томила, — но коли вы просите послушать вас — послушаю.

— Нет, ты нас рассуди! — сказал один из мужиков. — Как скажешь, так и будет. Мы от своей тяжбы устали и в нищету пришли.

— Говорите!

— Построил я новый забор, — начал один.

А другой вставил:

— Соседи мы.

— Построил я новый забор, — повторил первый, — а тут случись большой ветер. Забор и упади на его сторону, на его огород.

— А в огороде у меня огурцы росли, — вставил сосед. — Цвет был сильный, завязь хорошая. И все погибло.

— А он в отместку, — с яростью крикнул первый, — потоптал ногами мой огород! Да ладно бы — столько же, сколько забором помяло, а лишков сажени на две хватил.

— Обидно было! — крикнул с визгом второй. — Тебе бы стерпеть, а ты что сделал?

— Свиней я ему в огород пустил!

— А я тех свиней по пятачкам бил.

— Бил бы в бока, а то ведь по пятачкам. Она, бедняжка, посинеет, ногами дрыг — и готова. Сколько свинины собакам скормил! Кто ж дохлятину покупать будет? Но уж я отыгрался.

— Зверь! Зверь! Корова у меня к нему нечаянно зашла на огород — забор-то лежит, — а он ее загнал в катух[21].

— Загнал я ее в катух и чистой рожью целый день кормил, а потом погнал к нему на двор, а она, корова-то, лопнула!

— Ну а я…

— Хватит! — Томила Слепой поднял над истцами руки, словно хотел хлопнуть по мужикам так, чтоб вошли они в землю, как гвоздь в доску под молотком входит.

Сел Томила на дщан, обхватил голову руками и сидел так, будто ему в лицо плюнули. Молчала площадь, ожидая суда. И тогда Томила встал и сказал соседям:

— Идите и поставьте забор между дворами от кур и свиней, но не друг от друга.

И мужики вдруг заплакали, упали Томиле в ноги, поклонились людям, обнялись и пошли к своим дворам, разоренным неправыми судами и своею злобой.

А Томила, глядя им вослед, сказал людям: