Сполохи - [54]
Алексей глядел, как беззвучно каплет с застрешка в мураву.
Где-то, подумал он, каплет в пуне в сено…
Из своей хаты вышел Пунёк, направился в глубь двора. И снова шарахнуло, и он остановился, внимательно посмотрел на небо — не шалите, не мешайте, мол, человеку с его малой нуждою…
Семен и обратно шел не торопясь, все было нипочем, мать честная!..
Интересно, что бы Пунёк делал с его, Алексеевыми, заботами? И внезапно почувствовал зависть к Пуньку — тому все просто…
Тамара опять набрала в пригоршню дождевой воды, улыбаясь, показала Алексею.
Где-то, подумал он, стоят на лугу кони, опустив головы. Мокрые челки закрывают им глаза, хвосты обвисли… Конский щавель воспрянул к новой жизни.
А у Тамары, вспомнил он, по коже пошли меленькие пупырышки…
Да, но вот ведь штука, по части пеших путешествий и бабка его, Полина Красоткина, в девичестве Сисеева, была мастак: ходила в Иерусалим на поклонение!..
Чуть-чуть озябла, что ли? Он и сам повел плечами под свободно наброшенным пиджаком.
При раскатах грома бабушка всегда шептала:
— Господи, помилуй!..
Знаешь, девочка, а ты очень похожа на Светланку той поры, когда мы поженились. Странно, ведь у Светланки волосы светлее… Ты не обижаешься, что я нахожу какое-то сходство между вами? Конечно, обижаешься. Мы ж все неповторимы…
А вон как льет, вон как льет хорошо, и как хорошо траве под ливнем, огуречным плетям и сидящей в земле впотьмах картошке, ольхам, ивам и черемухам у реки, рыбам в реке, а в лесу елям, березам, малине… и чибисам, бекасам на болоте, лягушкам и головастикам, багульнику, голубике, клюкве, камышу — осталось же где-нибудь в округе хоть одно болотце!..
Благо, великое благо тепло и дождь, ничего не существует в природе выше…
— Предложили бы, может, мне сесть…
Алексей покраснел, подхватился.
— Да нет, сидите, — с досадой сказала она и пошла в комнаты.
Гром теперь умирал за лесами. Из реденькой тучи сыпался мелкий дождь. Но и он шел на убыль.
Наконец засияло омытое солнце, осветило омытую землю, заблестели крыши, листва, коротко вспыхивали обрывающиеся капли.
Из-под двери Пунькова курятника стали появляться друг за дружкой куры, выбрался широкогрудый петух. Последней подлезла рябая курица с крошечными индюшатами.
Пересек двор рыжий кот в белых запятых, осторожно ступая по мокрой траве, брезгливо отряхивая передние лапы за каждым шагом и косясь на выводок наседки.
Проехал улицей мужик, сидя на телеге с ногами, чтоб не забрызгаться.
Прошли со станции девчата, держа в руках босоножки и шлепая босыми ногами по теплым лужам.
Стрижи и ласточки кружили уже высоко.
Алексей пошел на станцию. В трех перегонах от Кабанова, на Узловой, была столовая.
Александра Казимировна писала Марине:
«Живем мы с Тамарой помаленьку. Я боюсь, что избалую ее. Ну, понимаешь, мне как-то жалко ее, я дышу на нее, ну как тебе пояснее сказать… Была у нас здоровая, хорошая семья, и вдруг мы вдвоем с Тамарой, как два стойких бойца, после боя остались. Я благодарна ей, что хоть она еще со мною… Я ведь тебя избаловала, ведь ты же знаешь, как я любила тебя, и после всего, что ты натворила, я все равно люблю.
Как-то привыкла писать тебе, прежде чем лечь спать…»
Мы озябли со Светланкой на лавке, вспомнил Алексей, и сидели, укрывшись моим пиджаком.
Все основные возможные сюжеты человеческих отношений давно известны. Не известны лишь вариации…
Алексей нащупал в кармане и достал зеленую деревяшечку, похожую на аптекарскую гирьку, — нашел в игрушках дочерей и украл на память, носил с собою, как талисман.
Пора слетать домой, подумал он, скоро два месяца разлуки.
А в электричке решил: обратно пойду пешком, дам приличного кругаля по лесам. Так, чтобы ноги гудели, чтоб завалиться спать, чтоб уснуть.
РАССКАЗЫ
Коллеги проф. Брадиса
Субботняя поездка к дочери началась с покупки ягод, сластей и привозных помидоров. В сумку были уложены и сверток чистых одежек, свежие номера «Юного натуралиста» и «Пионера», одеколон «Гвоздика», от запаха которого лесных комаров, как известно, жестоко мутит.
До лагеря около двух часов довольно скучной езды, и Иевлев набрал в станционном киоске газет.
Ему досталось место на заднем сиденье, здесь потряхивало, особенно когда съехали с асфальта на пыльный грейдер, читать было трудно. Народу набилось битком, было жарко и душно, хотя день только начинался.
Пионерские лагеря почти охватывали город, по существу, они располагались во всех пригородных лесах, до которых можно было добраться без особого труда. Лишь в районе Гуторова, куда ехал Иевлев, цепь разрушалась по причине неудобной связи, и здесь был только один небольшой лагерь. Он принадлежал сантехническому тресту и размещался в школе-интернате.
Прежде тут было родовое имение каких-то польских князей, но время сберегло немногое: двухэтажный чисто выбеленный флигель с узкими стрельчатыми окнами и башенками по углам, хозяйственные постройки и часть стены возле них, сложенные из отесанного скального камня и гранитных гнейсов. В соответствии с желанием заказчика и замыслом архитектора флигель был замком в миниатюре. Игрушечные размеры связывали строителей, и оттого он был похож на все замки сразу. Первый этаж веселого флигелька занимал медпункт, а второй был жилым.
