Сполохи - [53]

Светланка расплакалась, раскричалась, наспех оделась и опрометью вылетела на улицу.

Позже она призналась, что стащила с руки свое обручальное кольцо и первого встречного заставила взять его.

Алексей с содроганием глядел теперь на телефон. Шантажировали цинично и низко. Кому они так мешали?..

Голова шла кругом. Поставить розетку и отключать его на ночь? Снимать на ночь трубку? Но и завернутая в тряпье она ныла бы на всю квартиру. И потом, перед кем ты, Красоткин, собираешься выбрасывать белый флаг?

Ей, несомненно, доставляет удовольствие поднимать с постели людей. Когда же это не удастся, разве есть гарантия, что  о н а  вообще откажется от удовольствия продолжать сеять смуту и не станет звонить вечером или средь бела дня?..

В третью ночь Алексей ложиться не стал. Молился — только бы позвонила.

И дождался. Когда со злой радостью узнал фальшиво томный голос, то пробормотал: «А-а, это ты… Слава те, господи!..» Накрыл аппарат большой кастрюлей, чтоб нечаянно не зацепить рычаги, замотал вначале алекающую, а потом с короткими сигналами отбоя трубку в старое пальто и гадливо затолкал под столик.

— Ничего здесь не трогай! — гаркнул Светланке и побежал к ближайшему автомату, звеня заранее приготовленными двушками. — Сейчас будет тебе дамский вальс, — грозился он в темноту. — И мазурка, и падэграс…

Ему пришлось целый день вспоминать лекции профессора Кашкина по физике, листать справочники, чтоб сообразить наконец, что телефонная цепь не разорвется, если один из аппаратов останется подключенным к ней. Спрашивать же совета, втравлять знатоков и вообще делиться с кем бы то ни было не хотелось. Он сам поймает вора за Руку.

Алексей позвонил на АТС, объяснил что к чему, назвал свой номер.

Дежурная пообещала выяснить все в полчаса — час.

— Не кладите только дома трубку, пока я не позвоню. Я пошлю непрерывный сильный сигнал, вы услышите, — сказала она.

Он прождал полчаса, час, полтора. Трубка, закутанная в пальто, по-прежнему продолжала однотонно коротко всхлипывать. В ночной тишине это было как удары по обнаженным нервам.

Светланка не спала, но он не гнал ее спать.

Пытался читать — дело оказалось зряшным.

Потом не выдержал, опять понесся к автомату.

— Выясняем, — кратко сказала дежурная. Почудилось, без сочувствия, хотя недавно сочувствия было хоть отбавляй.

И едва он вернулся домой, как услышал высокий звенящий сигнал из-под телефонного столика.

Абонент номер такой-то, запела та же самая дежурная телефонистка, вам звонили из такого-то района города…

— Спасибо за известие, — нетерпеливо перебил Алексей. — Но кто звонил? Назовите фамилию, номер!..

— Мы имеем право сообщить это только милиции. Со своей стороны мы уже приняли меры. Если наши меры вас не устраивают — обратитесь в милицию…

С той ночи звонки прекратились. Мир в доме постепенно восстанавливался. Необходимость непременно узнать фамилию пакостницы постепенно улетучилась.

Да и что было проку в ней, в фамилии, что проку в выявлении тайного или случайного врага? Живи как жил…

Последнюю сотню метров до дома пришлось бежать, и все равно первые, самые тяжелые, капли дождя попятнали на спине рубашку Алексея и платье Тамары.

Тамара ушла переодеваться, а Алексей остался на веранде, подставил к распахнутой двери табуретку. Он курил и смотрел, как празднует свой праздник гроза. Обложило по всему окоему, и, как всегда, не верилось, что это ненадолго, на час от силы. Ветер опал под сплошным потоком низвергающейся воды, вода прибила его и унесла, все намокло, разбухло, и казалось странным, что не текут еще ручьями крыши, что сигарета в пальцах сухая. Сады и хаты стояли в дымной заволочи, близкий лес едва проступал. У забора дрожала темная крапива, дрожали листья репейников. Все живое пребывало один на один с грозою: не слышно было ни петухов, ни собак, ни скотины, лишь ровный гул висел над землею, прерываемый беспорядочными, хлесткими ударами грома. Длинные, как двенадцать связанных вожжей, молнии нещадно полосовали стонущее небо.

По телу прокатился озноб, и Алексей понял, что хватил сегодня лишку солнца. Дорвался, подумал он, и прошел к вешалке, что была прибита здесь же, на веранде, снял свой пиджак, вернулся к грозе.

— Я тоже люблю грозу, — сказала Тамара. Алексей не слышал и не видел, как она подошла и стала сбоку. — Но и боюсь…

Тамара переоделась в короткую темную юбку и военную, офицерскую, гимнастерку, закатав рукава, не застегнув верхних пуговиц. И, кажется, подвела немного губы, глаза. Совсем юная девчонка, подумал Алексей, и опять все было ей к лицу, что за напасть такая.

Взявшись одной рукою за косяк, она перегнулась через порог, подставила ладонь под веселую струйку между крышею и землей.

Алексей отвел взгляд от загорелых жарких ног, стал глядеть, как несется улицей вода, тащит сенную труху и сбитые мелкие листья…

И здесь шарахнуло, раскололо мир надвое, еще больше разверзлись хляби небесные, и с новой силою хлынула в прорву вода.

Тамара ойкнула, отпрянула от двери, стала чуть позади Алексея, словно ища у него защиты, засмеялась тихо.

И опять была молния на двенадцать связанных вожжей…

Так, помнится, дед Алексея, Красоткин Василий, — вожжами — обычно мерил в первой половине двадцатого столетия молнии и глубины речных омутов. Из плена, в империалистическую войну, дед явился в свою деревню босиком, но с новыми сапогами за спиною. Из самой Австрии шел босиком.