Сполохи - [52]

И тогда он взял с подоконника тюбик губной помады, бережно положил в чемодан.

Вряд ли в запальчивости Светланка оценила юмор. Ее сразили, скорее, его спокойствие и «готовность» расстаться.

Красоткин молчал во время этих скоропалительных сборов, теперь умолкла и она, только чуть слышно шмыгала носом. Он обнял ее, словно проститься должно обязательно по-человечески, — и этого оказалось довольно, Светланка обмякла в его руках.

Позже он уяснил для себя, что против Светланкиной, выраженной женской логики слова бывают обыкновенно бессильными, а подобная ласка действует почти безотказно.

Да, но однажды чуть не пошло все прахом.

Красоткин пошел по продовольственным магазинам, перед самым их закрытием, когда ни народу там, ни ходовых продуктов, и вернулся с добрым куском хорошего свежего мяса. В такую пору мясники туши не рубят, не распродашь — потемнеет, подсохнет мясо к утру, всякий вид потеряет, и старухи будут копаться, прислушиваться к ударам топора, организовывать вторую очередь, торчать в ней надоедливо. И Светланка, естественно, спросила, как же ему удалось спроворить.

— А! — легкомысленно отвечал Красоткин. — Обошел магазины, нашел продавщицу помоложе, сказал: «Девочка! Мне бы говядины кусок, чтоб теща не выгоняла». — «Надо же раньше приходить!» — «Раньше работа, миленькая, очередь, то да се…» Засмеялась и вынесла из потаенных магазинных кладовых этот кусок. «Между прочим, — сказала, — я себе его оставляла…»

— И обворожительной улыбкой одарила?

— Конечно, — простодушно согласился Красоткин.

Светланка не разговаривала с ним целый вечер. Сперва он пытался обратить все в шутку, потом взывал к разуму — как об стенку горох. Молча пили чай, молча сидели перед телевизором. Шел зарубежный фильм, в котором герой без устали ухлестывал за смазливыми девчонками.

— Шкодлив, как наш папочка! — сказала вдруг Светланка и передернулась от отвращения.

— Тебе не стыдно? — как можно хладнокровнее спросил Красоткин.

— Нет!

Он хотел привлечь ее к себе, прижать к груди, погладить по головке дитя неразумное, но она не далась.

Валентина Алексеевна смотрела на отца маленьким осуждающим бесенком. На ее щеке красовалась свежая царапина: опять, оторва, повздорила с кем-то в саду. Оставила свои игрушки и подошла к матери Надежда Алексеевна, подошла боком, ей безразлично было пока, как ходить — боком ли, вперед или назад, да и не ходила она вовсе, а бегала, — уцепилась за подол халата, уставилась на отца голубыми круглыми глазами.

Лишь Светланка старательно прятала глаза. Но Алексей заметил в них слезы.

— Вот что, — сказал он. — Больше я по магазинам не хожу. — Помолчав, раздраженно добавил: — И по командировкам не езжу. И вообще, на работу больше не хожу. Стану надомником — научусь корзины плести, лапти или еще там что.

Укладывая детей, Светланка отшлепала раскапризничавшуюся Надю, Вале тоже чуть не досталось.

А около полуночи грянул телефонный звонок. Простоволосая, в одной рубашечке, босиком летела Светланка в прихожую к надрывающемуся аппарату, сон как рукою сняло, лишь мешки набрякли под глазами — что за беда там? кто звонит? кто взывает о помощи? может, случилось что с матерью?..

— Здравствуйте. Позовите, пожалуйста, вашего мужа, — сказал ей незнакомый женский голос.

Красоткин пришел следом. Ничего не понимающая Светланка подала ему трубку.

— Да! — сказал Красоткин. И услышал:

— Разрешите пригласить вас на вальс. Ей-богу, не пожалеете, а?..

— Вы, вероятно, ошиблись номером… Куда вы звоните?

Женский голос уверенно назвал красоткинский телефон.

Наивность пополам с бесстыдством были восхитительны. Впрочем, скорее звонила какая-то дура, пожелавшая насладиться одной лишь мыслью о возможной ссоре в незнакомой ей семье. А может, это были происки каких-либо подпольных недоброжелателей…

Светланка стояла рядом, ее бил нервный озноб.

— Дрянь какая-то, — словно оправдываясь, пробормотал Алексей. — Шалашовка! Набрала, наверно, номер наобум.

Светланка не ответила. Поджала скорбно, поминально губы, будто все ей стало теперь безразлично, все ясно, будто и в самом деле, где бы ни повернулся он, Красоткин, остаются сплошь обманутые девицы и толпы рогоносцев.

Но не хотелось ни посыпать голову пеплом, ни бить себя в грудь, ни плакать покаянными горячими слезами.

Сон не возвращался. Под окнами, громко переговариваясь, прошли группой женщины, работницы швейной фабрички, что была рядом, — со второй смены, значит, уже ровно час ночи. Эти работницы были для красоткинского Дома как первые петухи.

Он старался не крутиться, чтоб не тревожить Светланку, прислушивался к ее дыханию, но не слышал его — тоже, видать, не спала. Потом наконец забылся.

Внезапно пробудившись, как от толчка, он легонько — успокоительно, доверительно, извинительно — хотел потрогать, найти рукою Светланку, но не нашел. Пошарил за собой — постель была холодна.

Она сидела на кухне и смалила его сигареты. Он сел напротив и тоже засмалил.

— Пойдем, — позвала виновато Светланка. — Еще можно немного соснуть.

Но спать больше не спали, были бурные признания, клятвы и так далее.

А в следующую ночь все повторилось сызнова — тот же женский голос нес ту же чертовщину.