Сполохи - [37]

— Какой же ты худенький, Алеша, — вздыхала мама приятеля, ничуть не интересуясь занятиями сына. — Тебе надо побольше кушать сладкого и мучного.

— Я только и живу что на сладком да мучном, — усмехался он, не желая уточнять, на чем именно. Он здесь не жаловался, он сам делал свою жизнь и был горд этим, он редкий вечер сидел дома, а под кроватью уже стоял полный чемодан купленных в Москве прекрасных книг.

Но макароны, вермишель с маргарином и сахаром, сладкий чай с теплым батоном или французской булкой, намазанными опять-таки маргарином, действительно составляли в ту пору основу его физического существования. Да еще сало, которое присылали из дому.

В той роскошной квартире на Кирова на круглом столе, накрытом толстой бархатной скатертью, стояла хрустальная ваза с апельсинами. Это было необычно, диковинно — за окном в студеных сумерках под острым углом несся мелкий колючий снег, а здесь, на столе, в  в а з е  лежали апельсины…

К тому времени он прочел, что подсудимым Нюрнберга давали апельсины даже накануне казни. На черта было переводить апельсины на эту мразь, будь они тысячу раз неладны, — вот первое, что ему тогда подумалось.

Приятель, между прочим, этот блистательный сапог, получил на экзамене «отл.», Алексей же едва-едва натянул на стипендиальное «удовл.» и некоторое время сомневался в пробе золота своей школьной медали. Правда, это был первый его экзамен в вузе, волновался, видно, крепко.

Он покрутил головой, пытаясь избавиться от воспоминаний, какого-то сумбурного наваждения — покровское замчище, апельсины, Нюрнберг, дом на Кирова, в первом этаже которого продавался китайский чай и рядом с которым находился букинистический магазин, уютный, как все букинистические магазины мира, — следовало думать о хлебе насущном…

Он долго стоял в тупике Ямной улицы у глухого, крашенного защитной краской забора, по верху которого была пущена аккуратная нитка колючей проволоки; под ворота уходил асфальт. Где-то в глуби неведомого государства — за забором, в доме — коротко потренькивал его звонок, где-то бдительно гремела цепью собака, и Алексей подумал, случись ему поселиться тут, не пришлось бы из экономил электричества читать по вечерам при свечке.

Наконец появился хозяин, плешивый сухонький старичок в хлопчатобумажном костюме «для работы в саду и на даче», брезентовых тапочках на босу ногу, настороженно окинул взглядом Алексея и на слова: «Я по объявлению…» — отступил на шажок, впустил в калитку, тотчас снова заперев ее и все продолжая, заметно спокойнее, изучать Алексея. «По одежке, что ли, встречает?» — усмехнулся тот про себя.

От старичка попахивало — то ли валерьянкой, то ли вином.

Алексей был в легкой, открытой на груди рубашке, которую купил уже по приезде, такие на Севере ему не встречались, а здесь ходило полгорода, в черных плотных — не по сезону — брюках и черных туфлях. Старичок оглядывал его, высокого молодого человека, в прошлом разыгрывающего институтской баскетбольной команды (баскетбол пришлось оставить из-за прогрессировавшей близорукости), и точно бы следы недавних потрясений сходили с лица старичка. С фальшивым радушием он пригласил Алексея на скамью, что была врыта под толстым вишневым деревом неподалеку от собачьей конуры.

Впрочем, на соседство конуры Алексей особого внимания не обратил. Достал пачку «Орбиты» и вопросительно взглянул на хозяина — тот согласно, с готовностью кивнул: кури, мол, кури и сам не отказался от предложенной сигареты, достал мундштук, переломил сигарету пополам, одну половину, с фильтром, сунул в мундштук, а вторую — в грудной кармашек пиджака.

Поначалу Алексей отвечал быстро и лаконично, но затем — со все возрастающим недоумением.

Красоткин, Алексей Михайлович, назвался он.

Тридцать один год от роду…

Инженер…

Геолог…

После института работал на Севере, вернулся в родные края…

Пока дали сто сорок рублей…

Да, обещают добавить, но когда — не спрашивал. Неловко…

Был седьмой час вечера, но Алексей почувствовал, что взмок. Снял очки, протер платком запотевшие стекла. Хозяину тоже было жарковато, хотя, заметил Алексей, непонятно почему он пододевал голубые подштанники. Старческие причуды, может… Пес смирно лежал напротив скамьи, следил за беседующими. Время от времени лениво поднимал голову и пытался схватить жужжащую над ним муху.

— Мы пустим одинокого мужчину, я еще раз предупреждаю, — сказал старичок.

— У меня только два чемодана.

Алексей не задумывался над существом вопросов, обилие и вздорность которых начинали его раздражать. Он слышал, что с маленькими детьми пускают неохотно, и, чтоб не усложнять разговора, свести его к минимуму, разрешил себе эту полуправду. В конце концов сейчас он действительно был один и целый год будет один, и какая разница этому дедку, женат он или нет, как зовут его детей и как часто он пишет домой письма. Больше того, появилось и росло неясное гаденькое желание сдерзить, сказать что-нибудь наперекор.

Ну да, Красоткин. Фамилия легкомысленная, сам понимаю, но это в общем-то ни о чем не говорит, хотя я встречал в моей жизни коротышку по фамилии Маленький, а один из сильнейших фехтовальщиков страны — Кровопусков…