Сплошной обман - [33]

Улыбнувшись этой нелепой мысли, я двинулась дальше, но, когда дошла до плохой копии, которую приметила ночью, мое веселье пошло на убыль, словно поток крови, который изливается из смертельной раны. Ночью я не заметила имени на портрете. А теперь мои глаза уткнулись в подпись: "Маркиз де Салютар". В памяти тотчас всплыл рассказ Энгуса о том, что этот портрет написал блестящий художник, состоявший при французском дворе и во время революции окончивший свои дни под ножом гильотины. Большая часть работ несчастного художника была уничтожена, а самого маркиза де Салютара убили, когда он вместе с другими аристократами переправлялся через Ла—Манш в поисках желанной свободы.

Как французский маркиз оказался среди Трамвеллов? Если он был дальним родственником, то логичнее было бы поместить его портрет не в ряду предков, а где–нибудь над камином. А может, эта картина просто–напросто закрывает пустое место? И прежде здесь висел совсем другой портрет?

В дверях столовой возник Страш с подносом, заставленным посудой, и обыденное занятие дворецкого вынудило меня вернуться к реальности. Возможно, портрет маркиза де Салютара висит здесь лишь потому, что удачно закрывает на стене пятно. А Трамвеллы не захотели, чтобы заплесневел один из их предков…

Хорошо бы еще разок взглянуть на Лилию и Фиалку, но Страш вышагивал по холлу с такой величавой неспешностью, что вполне мог побить все рекорды по части медлительности. Мне же не хотелось в его присутствии разглядывать портреты — у дворецкого мог возникнуть вполне резонный вопрос: откудаэтоу особы, страдающей амнезией, прорезался такой интерес к изобразительному искусству? Надо бы вернуться в столовую или же в гостиную и затаиться на время.

Когда я поравнялась со старинными часами, стоявшими в нише, их хриплое тиканье сменилось оглушительным трезвоном, словно напоминая: драгоценное время проходит впустую. Шанталь по–прежнему неуловима. Мод Крампет также не спешит в "Кельи". Может, растянуть лодыжку? Наверняка сестрицы Трамвелл призовут наподмогумедсестру… Если так все пойдет и дальше, ничего не останется, как прибегнуть к этой уловке. Еще немного, и я почувствую себя арестанткой, полностью отрезанной от внешнего мира.

Взявшись за ручку двери, я замерла. Отрезанной?! Но ведь есть же телефон! Сколь бы старомодны и экстравагантны ни были сестрицы Трамвелл, телефон–то у них наверняка имеется. Ни в столовой, ни в гостиной я аппарата не видела, значит, он где–то здесь, в холле! И если действовать быстро и бесшумно, то вполне можно исхитриться позвонить Гарри… Я бросилась поднимать со столов и стульев кофты и шляпки, заглядывать за вазы, отодвигать занавески, нырять под столы и копаться в многочисленных сундучках. Все впустую! Уже сам собой напрашивался вывод, что сестры устояли перед телефонным искушением, как раздался странный прерывистый звонок. В "Кельях" все–таки имелся телефон! И как раз сейчас он звонил. Причем где–то здесь, в холле! Куда же я не заглянула? Дзынь–дзынь–дзынь. Быстрее, Тесса! И внезапно меня осенило. В шкафу под лестницей! Присев на корточки, я открыла маленькую деревянную дверцу, сунула руку в темноту и извлекла нечто, что вполне могло сойти за старую кость из запасов Минервы. За костью тянулся длинный хвост, и я довольно улыбнулась — все в порядке! От внезапной удачи у меня даже немного закружилась голова. Поднеся кость к уху, я скороговоркой произнесла:

— Поместье Трамвеллов.

В ответ послышался дребезжащий смешок.

— Забавно, крошка! — Голос был похож на детский, пол собеседника я определить не смогла, но следующая фраза была уже сказана вполне взрослым тоном: — Ладно! Избавь меня от сентиментального вздора. Как там тебя зовут, Шантильи? — Я открыла рот, но голос продолжал журчать, словно веселый, но прохладный ручеек: — А то я спешу, надо проводить мамулю на примерку нового пальтишка. Точнее, смирительной рубашечки! Хи–хи. Так что будь лапочкой, красотуля, передай им, пусть приходят завтра вечерком. Запомни, завтра, в среду, а не как обычно, в четверг. Но время обычное. Обед, естественно. Я тут настрелял несколько сочненьких голубков, так что вечерок мы проведем весьма аппетитно. И вот что, милая крошка, не забудь передать своим старушенциям, чтобы больше не заявлялись ко мне в черном. А то уж больно видок у них мрачноватый. Постой–ка… — Последовала пауза. — Хорошо, мамуля, иду, мамуля, ладно, мамуля. Да–да, мамуля, я беседую с дамой. Нет, я еще не сделал ей предложение, мамуля, но обязательно сделаю. Обещаю, мамуля. — Еще одна пауза, во время которой из трубки доносилось невнятное бормотание. Я уже подумывала, не дать ли о себе знать, когда в ухе снова зажурчал младенческий голосок: — Запомни, малютка, завтра, в среду!

Трубка повисла в моей руке. Из головы начисто вылетело, что я хотела позвонить Гарри. Какие странные знакомые у сестер Трамвелл. Голуби на обед! В эпоху Регентства это, правда, было обычное дело, но… Я на карачках выбралась из шкафа. Звонок был не настолько неотложным, чтобы отрывать хозяек от их приватной беседы с мистером Дизли.

Посижу–ка я на диванчике в гостиной и подумаю… о Гарри… Хотя, может, не стоит? А то, чего доброго, слишком ясно представлю Гарри в объятиях той нахальной и прекрасной особы с сияющими глазами. Уж лучше порыться на книжных полках, вдруг отыщется что–нибудь о Трамвеллах из Уорикшира. К сожалению, книжные полки были сплошь забиты романами, которые я уже читала, и душеспасительными книжками из тех, что присылают папе на Рождество люди, считающие подобную литературу излюбленным чтением священника в скучный дождливый день. Видимо, все, что имеет отношение к истории рода Трамвеллов, находится в библиотеке, где сестры беседуют с мистером Дизли.