Список мечт. Повести и рассказы - [37]

Отсекаюсь. Беру секиру и отрубаю себя? Или беру секатор и отрезаю по частям мужа? Или секу косой налево и направо? И это «тихая мышь» за спиной уверенного мужчины? Или женщина в гневе, решающая и за себя, и за семью?

— Да-да, я слышу тебя. Говори.

Моё добро на разговор дано не для того, чтобы узнать подробности. Я бы их позже и от Игоря узнала, спросив его прямо, по-дружески. То есть — напролом.

Но в голосе Натальи было столько отчаяния и решимости одновременно, что мне стало ясно: не выслушаешь сейчас этого человека — будешь корить себя за чёрствость, равнодушие, желание съехать со скользкой темы.

Два года женщина живёт в деревне. Одна. С кем ей там говорить? Как она вообще живёт в доме без консьержа? Кто ей воду носит? А картошку где берёт? В деревне рынка нет! Там каждый сам себе фермер. И свои секреты урожая охраняет так, как будто нано-огурцы выращивает. Что она ест? Как спасается от деревенских забулдыг, которым сто рублей на самогонку от бабы Кати нужны каждый день? А где их взять?

— Соседка, эй, соседка! Чего не смотришь? Городская фифа… Займи сто рублей, отдам на неделе! — Висит на заборе такое человекоподобное существо, требует своё для задубевших вен.

Откуда ему знать, что Наташа понятия не имеет, что такое самогонка. Почему она сама гонится. Да и куда гонится?

— Лена, Игорь Васильевич пьёт. Давно и много. Он алкоголик. Ты знаешь об этом?

Мои мысли в этот момент перемешались в кучу. Я тут образно рисую себе скопище алкоголиков, которые то по очереди, то все вместе осаждают ветхий забор деревенского жилища бедной женщины. Которая от ужаса прячется от них в какой-нибудь дальней комнате дома или на чердаке или засовы лопатой в двери устраивает. А тут вон чего. Беда-то совсем с другого бока.

За наше недолгое партийное сотрудничество у нас с Игорем было слишком мало совместных мероприятий. Мы не были вместе на семейных праздниках. Никто из общих знакомых никогда о таком его пристрастии мне не говорил. Не был, не привлекался, не состоял. Не знаю я о таком факте!

Правда, однажды летом он позвонил и сказал:

— Жена с сыном уехали в деревню пораньше, а у меня отпуск только через две недели. Я тут стихи написал, послушаешь?

Начал читать мне свои верлибры, я слышу, что не по памяти читает, а по бумажке, и подумала: что-то как-то невпопад сегодня. И стихи такие были, не стихи совсем. Бессвязно, да вообще ерунда. Я же раньше слышала его поэтические экзерсисы. Ну не Байрон, понятно. Так хоть тема была, слог, ритм.

— Ты слушаешь меня? Да, не обращай внимания на мои стихи — это такой повод тебе позвонить. Просто я уже второй выходной дома сижу один с собакой, тоскливо мне. Виски вот допиваю, «Чивас». Другие напитки не признаю.

Представила себе: сидит мужик, гладит своего любимого шпица, потом берёт ручку, что-то пишет. Потом берёт стакан с виски. Потом опять собака, потом ручка, потом снова стакан. И так все выходные. Вроде и ничего, что такого? Нереальная разве картина? А мне-то зачем звонить, изрядно «приняв на грудь»?

— Ты знаешь, я в последнее время стал замечать за собой эту проблему.

— Какую проблему? — не поняла я сначала.

— С алкоголем.

— Замечаешь, и хорошо. Плохо, если б не замечал. Ну, старайся её решить, раз есть проблема. Возраст-то прекрасный, только-только «две пятёрки» получил! Пить-то зачем начинать сейчас?

Это я так думала, что он сейчас, недавно начал пить. А Наташа что сказала? «Давно и много. Алкоголик».

— Это с самого начала нашей совместной жизни было, — продолжила она, вовлекая меня в свою историю. — Мы мотались по гарнизонам. У мужа вечные «тревоги», боевые дежурства. Напряжение, ответственность за подчинённых, отчёт перед командованием. Я видела его редко, занималась детьми, бытом. А когда он приходил домой, был либо уставшим, вымотанным до нуля, либо с запахом алкоголя. И всё чаще и чаще одно совмещалось с другим. А потом уже и отличить трудно стало: уставший? пьяный?

Женщина стала говорить так быстро, как будто боялась, что я сейчас скажу: «Стоп, хватит! Не хочу ничего плохого слышать об Игоре. Меня вообще это не касается, решайте свои проблемы сами!» Но я молчала, оглушённая неприятными новостями, и она продолжала в том же темпе:

— Я пыталась сглаживать углы, старалась не мешать, дать отдохнуть после службы, выспаться. Но при его работе это было невозможно. От меня это не зависело! Рассыльные, посыльные, звонки, тревоги… Мне и детям в этой круговерти место отводилось скромное: молчать, терпеть, и не высовываться.

По молодости я ещё пыталась как-то обозначить себя, свои интересы. Но чем дольше мы жили вместе, тем правила жизни становились всё жёстче. На первом месте — служба. На втором — служба! И на третьем — тоже она.

Наверное, я не понимала, за кого выходила замуж. А многие в девятнадцать лет понимают? Военная форма, звёздочки на погонах. Стабильная жизнь офицерской жены в советское время. Обеспечение жильём, зарплатой. И сам хорош. И что мне, девчонке, ещё надо?

Я не успела получить образование. После школы были мечты стать «врачом для собак» — это я так в детстве представляла себе профессию ветеринара.

Но для поступления в мединститут надо было сдавать химию. А это для меня был нереально, я не понимала химических формул. Вот биологию — да, я любила. Особенно там, где в учебнике был раздел про животных. У нас в доме всегда были и кошки, и собаки. Всегда какая-нибудь Найдочка, какой-нибудь Барсик. А то и целой компанией они возились между людским населением квартиры — и никому не было тесно.