SPFRCCFH - [17]

«— Побегай по полыни, Я тебе разрешаю. Ты заслужил».

Он расставил в сторону руки, изображая самолёт, и побежал по сочной живой траве, не приминая её колосков. Можно было наблюдать, как по холмам скачут самые настоящие волны из травы, создаваемые юным Ветром. Вслед за Ветром Он, бежит как самолёт, не тревожа покой полыни. Ветреные потоки то ныряли в зелёную пучину, то беззвучно выныривали обратно. Салки с молодым Ветром.

— Mate! (Подожди!) Watashi wa hotondo oitsuita, (Я почти догнал,) — кричал Он, сквозь хохот.

Детский смех разносился эхом по всем холмам, наполняя смыслом скудное существование этого маленького мира.

В одно мгновение Ветер как будто упал на землю. Трава перестала плясать в анархичном танце, а одинокая яблоня, что росла на холме, замерла в беззвучие, и уже не один листок с её ветвей не мог позволить себе шелохнуться. Мир на мгновение поймал тишину.

Раз, два, три…

В следующую же секунду все холмы залились стрекочущим пением цикад. Пение было приятным и убаюкивающим. Но звук всё нарастал, и нарастал. В один момент он превратился в страшный гул, который можно было сравнить лишь с шумом взлетающего самолёт. Он прижал ладони к ушам и рухнул на землю, ломая и уродуя под собой молодые побеги полыни.

Отрывок из повести «Искусство жить (с) нами»

Волосы длиной в двенадцать лет

Мы прожили сорок четыре миллиона шагов. Это очень много для нас. Большинство из нас проживает не более трёх миллионов, а после падают замертво (как Мы обычно считаем), не по своей воле и не по воле случая. Конечно, никто из них не умирает, они просто перестают делать шаги, как Мы все. Перестают шагать, запоминать количество своих шагов, и рассказывать о них другим, таким же, как Мы. Но наше мнение вполне оправданно. Все наши делают шаги, а не делают только те, кто отцепился, те, кто отцепился уже не наши, а те, кто не наши, те мертвы.

Если честно, по своей воле ещё никто из нас не сокращал свои шаги (как Мы обычно считаем). Были, конечно, те, кто говорил всем «Я устал шагать! Я отцеплюсь и не умру!», но Мы считаем, что это не их воля, а их безволие. У Нас не может быть воли, у нас есть только Мы.

Вы, наверное, думаете, почему Мы говорим «Мы», Мы тоже над этим думали. Но Мы так часто употребляли слово «Мы», что забыли, какое есть слово другое, а те, кто вспоминали, тут же отрывались и переставали шагать.

У Нас нет хозяев, те, кто думают, что они наши хозяева, являются только нашими родителями — нашими Основаниями, имеющими волю состричь нас. Если в то, что можно оторваться, перестать шагать и всё равно продолжить жить, верят единицы, то в то, что возможно жить после стрижки не верит никто. Если отцепиться по своей воле возможно (пусть Мы это и отрицаем), то остричься по своей воле это физически нереально. На то, чтобы уйти на совсем, без надежды на жизнь, никто из Нас не способен, даже при наличии собственной воли.

Вы извините Нас, что Мы начинаем говорить так странно. У нас так принято, начинать с корней. Но Наша жизнь по сути своей прекрасна. Мы не только делаем шаги и держимся корнями за Основание, мы ещё и развиваемся на ветру, представляя, что как будто Мы вот-вот оторвёмся, растворимся в свободном полёте неживой жизни, бесконтрольно хлестая своего родителя по шее и щекам. И это очень красиво, Мы гордимся собою, Мы рассказываем друг другу, как Мы были свободны, когда развивались на ветру, что ещё чуть-чуть, и Мы бы оторвались, но в последний момент просто передумали. На самом деле это ложь, никто из нас, даже когда дул самый сильный ветер, не желал того, чтобы оторваться. Напротив, каждый думал, как бы покрепче уцепиться корнем в Основание, чтобы не расстаться с ним, и в тоже время показаться предельно свободным.

Иногда у нас идут дожди. Они идут не так как у вас, у нас это регулярная обрядность. К нему все готовятся, как к празднику, но никто не веселится. Во время Дождя многие из нас открываются и, к сожалению, не по своей воле. А те, кто остаются, испытывают сильные муки. Нас топят, дают немного воздуха и снова топят. Чтобы пережить Дожди, Мы заранее объединяемся вместе, склеиваемся в общие пряди, чтобы иметь больший контакт с Основанием. Такой обряд Мы проводим всю жизнь и всю жизнь на Нас идут Дожди. Старшие из нас, что стоят во главе Основания, говорят что Дождь необходим нам так же как и Солнце, что только благодаря ему, Мы способны раз в день, раз в два дня прочувствовать своё единство, и Основание хочет что бы Мы продолжали проводить Обряд, и если Обряд хоть раз не состоится, то все из нас оторвутся и сгинут в незнании своих шагов. Другие же, те, что прославлены как Вольнодумцы, говорят, что нужно Обряд отменить, что только из-за самого Обряда на нас регулярно приходит Дождь. В их словах тоже есть смысл. Они говорят, что Обряд есть грязь нашего народа и вечный грех, который Мы искупаем каждый день сотнями своих братьев. Они приводят рациональные доводы, где объясняют праведность своих мыслей. Они говорят, что в тот момент, когда мы начинаем подготовку к Дождю, объединяясь в пряди, склеиваясь друг с другом при помощи специальных жиров, всё сущее воспринимает нас как грязь, и хочет смыть эту грязь с Основания, чтобы Мы были, как и изначально один к одному. Это главная позиция наших Вольнодумцев, и главное довод для тех, кто отпускает Основание по своей воле.