Сперонара - [44]

Когда этот завтрак, определенно один из самых поучительных в моей жизни, был закончен, капитан предложил мне пойти посмотреть на праздник раки святого Николая. Понятно, что я и не подумал отказываться от подобного предложения. Мы отправились в путь, продолжая подниматься по дороге, ведущей к маяку. Вскоре мы свернули налево и пошли по неровной местности, из-за складок которой исчезло из вида море; наконец, мы оказались на берегу небольшого уединенного озера, голубого, светлого, блестящего как зеркало, окаймленного слева рядом домов и справа — чередой гор, не позволяющих этой красивой чаше излиться в пролив. Это было озеро Пантано. Его берега являли взорам сельский праздник во всей его бесхитростной простоте, с играми, в которых невозможно выиграть, лавчонками, заполненными фруктами, и людьми, танцующими тарантеллу.

Именно здесь мне впервые довелось изучить этот танец во всех его подробностях. Это чудесный танец, самый простой из всех известных мне танцев, лишь бы рядом был музыкант, да и то, в крайнем случае, можно самому петь или насвистывать мелодию. Тарантеллу танцуют в одиночку, вдвоем, вчетвером, ввосьмером и так до бесконечности, если угодно; танцевать могут мужчина с мужчиной, женщина с женщиной, со знакомыми либо незнакомыми людьми: по-видимому, это не имеет никакого значения для танцоров и нисколько их не смущает. Если кому-либо из зрителей тоже захочется танцевать, он покидает круг наблюдателей, входит в пространство, отведенное для танцев, и принимается прыгать попеременно то на одной, то на другой ноге до тех пор, пока еще один танцор не отделится от остальных и не начнет прыгать напротив него. Если партнер заставляет себя долго ждать и исполнителю надоедает это соло, он, плавно двигаясь, подходит к уже танцующей паре, толкает локтем мужчину или женщину, танцующих дольше всех, отправляет одного из них отдыхать и занимает его место, причем галантность не понуждает его отдавать предпочтение тому или иному полу. Следует также сказать, что сицилийцы очень ценят преимущества столь независимой пляски: тарантелла стала у них настоящей манией. Я пришел на берег озера вместе с капитаном, его женой, Нунцио, Джованни, Пьетро и Пеппино.

Десять минут спустя я остался в полном одиночестве и мог предаваться любого рода раздумьям, подобающим, на мой взгляд, обстановке. Все остальные прыгали изо всех сил, не исключая и Пеппино: сын капитана плясал напротив какого-то гиганта, отличавшегося от циклопов, прямым потомком которых он, вероятно, являлся, только тем, что судьба случайно даровала ему оба глаза.

Что касается музыки, приводившей в движение всех этих людей, то она не сосредотачивалась, как у нас, в одном-единственном месте, а напротив, была рассеяна по берегам озера; оркестр, как правило, состоял из двух музыкантов, один из которых играл на флейте, а другой — на чем-то, напоминавшем мандолину. Оба эти инструмента производили вместе мелодию, весьма похожую на ту, какой у нас дано преимущественное право заставлять танцевать собак и медведей. Музыканты не стояли на месте и сами искали клиентуру, а не ждали, когда она к ним явится. Истощив силы окружавших их танцоров и видя, что выручка, которой они были обязаны великодушию публики, иссякает, они двигались дальше, играя неизменный мотив, и не успевали пройти и двух десятков шагов, как на их пути возникала следующая группа танцоров, вынуждавшая музыкантов сделать очередной хореографический привал. Я насчитал семьдесят таких музыкантов, и все они так или иначе не сидели без дела.

В самый разгар праздника, примерно около трех часов, раку святого Николая вынесли из церкви, где она хранилась; танцы тотчас же прекратились: все прибежали, заняли место в шествии и под бесперебойный аккомпанемент множества рвущихся хлопушек начали совершать крестный ход вокруг озера.

Это новое занятие продолжалось приблизительно полтора часа, после чего рака вернулась со священниками в церковь, а толпа опять разбрелась вокруг озера.

Поскольку было уже поздно и я увидел на празднике все, что мне хотелось увидеть, я простился с капитаном, который подал знак Пьетро и Джованни, и те тут же покинули своих партнерш, не сказав им ни слова, и поспешили к нам: они вознамерились отвезти меня обратно по морю, воспользовавшись лодкой со сперонары, и тем самым избавить от необходимости идти пешком два льё, отделявшие нас от Мессины. Я пытался отказаться, но тщетно: Джованни пустил в ход столько настояний, а Пьетро — столько уловок, и оба столь высоко ценили честь проводить его превосходительство, что его превосходительство, будучи в глубине души вовсе не против проделать обратный путь, лежа в удобной лодке, вместо того чтобы тащиться на ногах, изрядно уставших носить своего хозяина, да еще в тридцатипятиградусную жару, с восьми часов утра до пяти часов вечера, в конце концов согласился, правда, дав себе слово вознаградить Пьетро и Джованни, лишивших себя удовольствия. Разговаривая, мы дошли до деревни Делла Паче, причем мои спутники не умолкали ни на минуту, сняв свои шляпы и держа их в руках, а я думал только о том, как бы заставить их снова надеть эти шляпы на голову Когда мы поравнялись с домом капитана, матросы отвязали лодку, я спрыгнул в нее и, поскольку течение было попутным, мы начали без особого для этих славных парней труда спускаться по проливу, оставляя по правому борту столь странные на вид суда, что они, в конце концов, привлекли мое внимание.