Сперматозоиды - [42]
Когда она впервые увидела свои чакры, ее поразил сам факт отзеркаливания радужного небесного мостика[136] — и тут Каждый Охотник…, что наверху, то и внизу: не обманули, забавно. Вот четырехлепестковая (Сана педантично пересчитала) нижняя — агрессивно-красная, с темно-коричневыми и бордовыми, почти черными, вкраплениями; повыше — ярко-оранжевая, нагло-апельсиновая, взрывная — с шестью (аккурат по Ледбиттеру[137]); вот золотисто-желтая «десятка» солнечного сплетения, двенадцать нежно-зеленых, с тончайшими прожилками розового, «сердечных» лепестков; еще выше, на горле, — шестнадцать голубых; вот два, разделяющихся на много-много частей, ослепительных межбровных индиго-лепестка, — а сколько их там, на фиолетовой макушке, и не счесть… Ванг, шанг, кшанг, санг,[138] повторяет монотонно Полина, ванг, шанг, кшанг, санг, и Сана чувствует, как ее тело захлестывают, одна за другой, горячие волны. Банг, бханг, манг, янг, ранг, ланг….[139]Изгнание, уже само слово выключает тебя, отправляя в чудовищный trip по морщинисто-сетчатым родовым путям — не там ли живут фантомы древних рептилий? Мерзкая, вся в пупырышках, кожа: мне страшно, кричит Сана, страшно, не понимая сначала, что за Хичкока ей показывают. Тужься! — безостановочно, беспрерывно, плодитесь и размножайтесь, бессмысленно, бесперебойно, плодитесь и размножайтесь, всю жизнь и еще пять минут, плодитесь и размножайтесь, плодитесь и размножайтесь, — да тужься ты, мать твою!.. Цикл, просто цикл, кто успел — тот и съел: червячка — птичка, птичку — лисичка, лисичку — волчок, волчка — человечок, человечка — божчок… Но я не хочу, кричит Сана, чтобы самке, в брюхе которой я окажусь лишь потому, что сорок недель назад у нее произошло спаривание, ставили клизму и брили лобок перед тем как она выпихнет меня — тужься! тужься! — наружу! Ну-ну, перестань… Гляди-ка лучше: сначала темя, потом лоб… щеки… нос… подбородок… переднее плечико над лоном (о-о, над лоном: месиво, месиво же!)… Заднее, заднее плечико пошло: смотри, как раскорячилась-то — а ты: черные дыры, черные дыры… Та-ак, затылочная ямка… Тужься! Сана видит, как промежность мамаши соскальзывает с лица плода, и на свет серый выходит сначала ее, Санина, головка, а потом плечики и туловище. Не тужься! Не тужься, всё-о!.. Сана кричит, чихает и начинает быстро розоветь; ей отсасывают слизь из носа резиновой грушей. Акушерка потрошит плаценту. Мамаше спускают мочу катетером. Скучная история!
Есть и другая.
Само семя Земли было тогда пластичным — из него-то они с П. и вышли, там и образовались зачатки их, одной на двоих, — души, дергающей за невидимые лески эфирных отображений, спущенных вниз из астральной оболочки. «Чудо, счастье: нет ни интеллекта, ни рассудка — и ты, то есть эфирная твоя форма, напоминающая эллипс, передвигаешься — нет, паришь — при помощи диковинных членообразных крыльев… Вода и воздух, вода и воздух — вот и все тело, Плохиш, вот и все тело, не чувствующее еще ни тепла ни холода: их попросту нет… А что есть, ты спрашиваешь, что есть? Шепоты камней и деревьев есть, разговоры животных и птиц: мы понимали их до тех пор, пока телесные наши соки не стали кровью, слышали их, пока прозрачное не отделилось от непрозрачного — вибрировали с ними, пока не стали видеть иначе…». Сана помнит: когда воздух был плотнее, а вода — легче, когда камни были жидкими, когда тело могло лепить, будто из глины, самое себя, когда одному существу не требовалось для воспроизведения другое, они были неделимы — помнит и то, как отвердевшая, переставшая подчиняться законам души, плоть расслоилась, и спаянные оболочки разъединились. Хватаясь за солнечное сплетение, Сана вдруг понимает, что задыхается вовсе не от ужаса, вызванного внезапным осознанием обреченности поисков сиамского своего близнеца: нет-нет, убивает именно программка Allegro barbaro[140] — пора выходить из сценария.
«Пусть не в этом футляре, не здесь и сейчас, не на этой планетке — пусть на седьмом кругообороте Вулкана[141] достигнем мы цели развития и обретем пресловутое «блаженство в Боге»: переполюсовка, квантовый переход, что там еще, Плохиш?.. Сколько рас, сколько эпох нас растопчет, покуда не переродится во что-то иное наш шарик?[142] Сколько воды сгорит, огня утечет — сколько?.. Страшно представить, ну а пока — прощай, добежавший сперматозоид: такой же, в сущности, как и я… Живи «насыщенной полноценной жизнью», люби, если сможешь, не только себя… О, я знаю, знаю: ни на Юпитере, ни на Венере ты не будешь еще осознан, и потому начнешь мстить, мстить мне, отвергая душу мою до тех самых пор, пока я не отброшу твою. Но! Познав иллюзорность битв с отражениями, смирившись с отчаяньем, обессиленный от боли и страха, ты уловишь звук, заставлявший когда-то вибрировать мою, так и не познанную тобой до конца, плоть: тысяча лет или один день — да есть ли разница? Потому и опускаю жалюзи, потому и отгораживаюсь от мира — и тут же, с легкостью отпустив тебя, срываю с окон шторы из деревянных пластин…».
«Ты в порядке?» — спросит Полина, не сразу заметив, что плечи Саны трясутся.
Лишь после
"Секс является одной из девяти причин для реинкарнации. Остальные восемь не важны," — иронизировал Джордж Бернс: проверить, была ли в его шутке доля правды, мы едва ли сумеем. Однако проникнуть в святая святых — "искусство спальни" — можем. В этой книге собраны очень разные — как почти целомудренные, так и весьма откровенные тексты современных писателей, чье творчество объединяет предельная искренность, отсутствие комплексов и литературная дерзость: она-то и дает пищу для ума и тела, она-то и превращает "обычное", казалось бы, соитие в акт любви или ее антоним.
![Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]](/storage/book-covers/f6/f6729745473123ff83797bda5246a4be171dc1b3.jpg)
В этом сборнике очень разные писатели рассказывают о своих столкновениях с суровым миром болезней, врачей и больниц. Оптимистично, грустно, иронично, тревожно, странно — по-разному. Но все без исключения — запредельно искренне. В этих повестях и рассказах много боли и много надежды, ощущение края, обостренное чувство остроты момента и отчаянное желание жить. Читая их, начинаешь по-новому ценить каждое мгновение, обретаешь сначала мрачноватый и очищающий катарсис, а потом необыкновенное облегчение, которые только и способны подарить нам медицина и проникновенная история чуткого, наблюдательного и бесстрашного рассказчика.
Наталья Рубанова беспощадна: описывая «жизнь как она есть», с читателем не церемонится – ее «острые опыты» крайне неженственны, а саркастичная интонация порой обескураживает и циников. Модернистская многослойность не является самоцелью: кризис середины жизни, офисное и любовное рабство, Москва, не верящая слезам – добро пожаловать в ад! Стиль одного из самых неординарных прозаиков поколения тридцатилетних весьма самобытен, и если вы однажды «подсели» на эти тексты, то едва ли откажетесь от новой дозы фирменного их яда.
Молодой московский прозаик Наталья Рубанова обратила на себя внимание яркими журнальными публикациями. «Коллекция нефункциональных мужчин» — тщательно обоснованный беспощадный приговор не только нынешним горе-самцам, но и принимающей их «ухаживания» современной интеллектуалке.Если вы не боитесь, что вас возьмут за шиворот, подведут к зеркалу и покажут самого себя, то эта книга для вас. Проза, балансирующая между «измами», сюжеты, не отягощенные штампами. То, в чем мы боимся себе признаться.
Александр Иличевский отзывается о прозе Натальи Рубановой так: «Язык просто феерический, в том смысле, что взрывной, ясный, все время говорящий, рассказывающий, любящий, преследующий, точный, прозрачный, бешеный, ничего лишнего, — и вот удивительно: с одной стороны вроде бы сказовый, а с другой — ничего подобного, яростный и несущийся. То есть — Hats off!»Персонажей Натальи Рубановой объединяет одно: стремление найти любовь, но их чувства «короткометражные», хотя и не менее сильные: как не сойти с ума, когда твоя жена-художница влюбляется в собственную натурщицу или что делать, если встречаешь на ялтинской набережной самого Моцарта.
«Пелевин в юбке»: сюжет вольно отталкивается от кэрролловской «Алисы в Стране Чудес», переплетаясь с реалиями столичной жизни конца прошлого века и с осовремененной подачей «Тибетской книги мертвых»: главная героиня – Анфиса – путешествует по загробному миру, высмеивая смерть. Место действия – Москва, Одесса, Ленинград, запущенные пригороды. В книге существует «первое реальное время» и «второе реальное время». Первое реальное время – гротескные события, происходящие с Анфисой и ее окружением ежедневно, второе реальное время – события, также происходящие с Анфисой ежедневно, но в другом измерении: девушка видит и слышит то, чего не слышат другие. Сама Анфиса – студентка-пятикурсница, отбывающая своеобразный «срок» на одном из скучнейших факультетов некоего столичного института, который она называет «инститам».
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».