– Начальник? – спрашиваю.
– Ага, – кивает.
– Ответишь?
– Не-а.
Над деревьями низко-низко, почти задевая зеленым брюхом с красной звездой и едва слышно посвистывая турбиной, пролетает боевой вертолет, и ни одна веточка, ни один листик не шевелится при его невероятном движении.
– «Ми-120», «Призрак», – шепчет мне в шею Лиза. – Таких пока всего пять.
– За нами? – шепчу в ответ, спрятав лицо в ее волосы.
– Не знаю, – она обнимает меня нежно. – Алешка…
– Что?
– Ничего. Просто – Алешка…
И я чувствую, как она улыбается.
– Простите, молодые люди, – слышится хриплое с сильным кавказским акцентом, – у вас здесь свободно?
Поднимаю голову и замираю мгновенно столбом.
– Ой, – пищит Лиза, дрожит, – ой…
Рядом, всего в двух шагах стоит седой старик. Невысокий, коренастый. В военном френче без погон и таких же, в тон, отглаженных брюках. Волосы его совершенно седые, только брови и усы черные как смоль. И он глядит с лукавой искрой:
– Здесь можно присесть? – показывает он на свободное место на нашей лавочке.
– К-конечно, товарищ Сталин, – говорю, как в тумане.
И тут мы с Лизой соображаем, что нужно встать, и вскакиваем одновременно, едва удержавшись на ногах.
– Сидите, сидите, – машет ладонью Сталин.
– Товарищ Сталин, – голос Лизы звенит, захлебывается.
– Сидите, сидите, что вы, – говорит он, глядит на нас с укоризной. – Это же Парк культуры и отдыха. Садитесь, отдыхайте.
Мы опускаемся на лавочку, онемев от восторга. Лиза находит похолодевшими пальцами мои ладони, сжимает их крепко.
– Как хорошо здесь, – Сталин оглядывается неторопливо. – Пруд. Птицы плавают. Листья шуршат. Как хорошо! Почти восемьдесят лет не видел.
Он дышит, прижмурившись, и улыбается в усы:
– Как пахнет. Осенью пахнет. Хорошо пахнет.
Смотрит на нас с той же расслабленной улыбкой:
– Покурить бы еще. Врачи трубку отобрали. Не время, говорят. А курить очень хочется. Я знаю, вы курите, Алексей?
– Д-да, – и тут понимаю, на что он намекает.
Вынимаю из кармана пачку, протягиваю и не знаю, что же делать, ведь врачи запретили, не станет ли от этого хуже Вождю:
– В-вам же нельзя, товарищ Сталин.
Он аккуратно извлекает сигарету из пачки, разглядывает с интересом:
– Если товарищ Сталин говорит «можно», это значит – можно, – приближает сигарету к носу, зажмурившись втягивает запах табака, качает головой одобрительно. – Хорошие сигареты. Хорошие. Какая это марка?
– Это «Друг», – подсказываю, щелкаю зажигалкой.
Сталин прикуривает, затягивается, закрыв глаза, выпускает дым нехотя, расслабленно:
– Друг? Друг – это хорошо. Друзья – это очень хорошо. Не друзья – это всегда плохо.
Делает еще одну неторопливую затяжку, кивает одобрительно:
– Мы бы хотели дружить со всеми. Со всем миром. Только не все хотят дружить с нами. Например, товарищ Саддам Хусейн. Не хочет с нами дружить. Что тут поделаешь!..
Качает головой:
– Даже яд для меня приготовил. Грозит нам войной. Не хочет быть для нас другом. Хочет быть врагом.
Он смотрит вдаль, совершенно так же, как на старых плакатах, прищурившись:
– Немало врагов было у нашей великой Родины. Немало. И все они сгинули. Сгинет и этот.
И Сталин поворачивает голову, глядит на нас с доброй усмешкой:
– Вы ведь передадите товарищу Саддаму Хусейну от меня посылочку?
