Спасти царевну - [81]

— Ожили, значит, — произнесла Ингеборга грубее обычного.

Капитан судна «Стрела» чувствовала себя куда увереннее графини Тизенгаузен. Смысл изображать благородную даму, когда по твоей шее веревка плачет.

— Вы изменились, — произнес адмирал-граф, никак не реагируя на резкость.

— Зато Вы нисколько. Я поддержала ставленницу софийской короны на престол Островов. Уговор выполнен. Все обвинения с Вас будут сняты. Вы вольны идти, куда пожелаете. Но на Вашем месте я бы присягнула на верность новой царице. Не исключено, что за проявление верноподданнических чувств Вам вернут земли и титул.

Граф молчал.

Пристально смотреть на даму было неприлично, а потому он задумчиво изучал портрет покойного адмирала Тизенгаузен, висевший над камином.

— Не знаю, как благодарить Вас за все, что Вы сделали… — наконец, произнес он.

— Так не благодарите.

— Я помню Вас совсем другой…

— Жить захочешь — и не такому научишься.

Грубо. Снова очень грубо.

Ингеборга понимала, о чем он. Адмирал-граф помнил ее юной и трепетной особой, его не могли не шокировать произошедшие в ней перемены.

— Я слышал, Вы намереваетесь сделать мою дочь своей наследницей. Неоценимый дар, я навечно в долгу пред Вами, — не обращая внимание на нелюбезность ее тона произнес граф.

Какая злая насмешка…

Муж давно ее покинул, царство ему небесное. Супруга Кизгайло не смога снести бремя унижения, оставив дочь сиротой. Теперь они с графом могли бы попытаться…

Перед глазами Ингеборги возникло совсем другое лицо, моложе, привлекательнее, те самые черты, что скорее отталкивали ее нежели привлекали.

Внебрачный сын барона Савинского был немногим старше Киро, даже судьба им выпала схожая. Так почему же, один из них для нее как сын, а во втором она видит мужчину? И одна мысль о жизни без него, пугает несгибаемую Ингеборгу…

А совсем недавно она хотела, чтобы он умер.

— Почему мы с вами так и не оказались в одной постели? — прямо спросила Ингеборга, спасаясь от гнетущих воспоминаний и бесконечных размышлений. Раньше она была уверена в ответе… вот только представления о любви у нее с тех пор изменились.

Адмирал-граф оторвал взгляд от картины и впервые за этот неловкий разговор посмотрел ей в глаза.

— Адмирал был моим учителем, патроном, он был ближе мне нежели родной отец. Я обязан ему всем, даже встречей с Вами. Я бы никогда не позволил себе лишнего в отношении его супруги.

— Выходит, вы любили его больше чем меня, — подвела черту Ингеборга, испытывая невольное облегчение. — Чем дольше я живу на свете, тем сильнее убеждаюсь в том, что адмирал вырастил бы нашего ребенка как собственного. Не даром он ничуть не препятствовал встречам молодой жены и блестящего красавца-офицера. Видите-ли, адмирал любил меня, и его печалила мысль, что я недополучаю внимания, на которое вправе рассчитывать замужняя женщина. Ведь союз наш даже не был скреплен брачным ложем.

В глазах адмирал-графа мелькнуло какое-то чувство, незнакомое Инге Федоровне.

Тень сожаления, печаль, облегчение? Ставивший долг превыше жизни, он тяготился мыслью, что предал своего покровителя.

Что ж, их история давно должна была подойти к концу.

— Я любила Ваш образ, память о Вас, но вот Вы стоите передо мной из плоти и крови… и я не чувствую ничего, — Ингеборга помедлила. Сие не было всей правдой, но казалось самым правильным. — А совсем рядом, за стеной, умирает мужчина, который не побоялся ни Бога, ни черта, оставаясь со мной, и даже рискнул жизнью, оберегая меня от возможности снова потерять Вас, — Ингеборга взглянула на портрет. — Мой супруг любил нас обоих. Он был бы счастлив знать, что мы остались добрыми друзьями. Что бы ни случилось, адмирал Кизгайло всегда будет желанным гостем в этом доме.

Инга Федоровна протянула руку. После промедления граф почтительно коснулся губами перчатки, молчаливо скрепляя уговор. Со стены на них одобрительно смотрел портрет адмирала Тизенгаузен.

* * *

Парк в поместье Инги Федоровны поражал масштабностью задумки, многообразием цвета и формы, и было в нем одно место, что нравилось Миладе особенно. Имперский садик в нижней, самой удаленной от поместья, части парка. У царевны было мало свободного времени, но ежели оно случалось, Милада могла бесконечно бродить вокруг пруда, где по необработанным камням с тихим журчанием бежала вода. Фонтан здесь не был особенно вычурным или монументальным: тонкая, искрящаяся, одинокая струйка воды пробивала себе дорогу сквозь каменные глыбы.

Простота обстановки была близка царевне, уставшей от холодного величия чужих дворцов.

В последнее время они редко виделись с Киро. Он был единственным из троицы — Ингеборга, Скоморох, Золотой дракон — кто остался невредимым после событий в заливе и мог служить устрашением заскучавшему береговому братству. «Александра» одним своим видом удерживала капитанов пиратских судов от излишней инициативы.

Инга Федоровна не рисковала надолго покидать покои Скомороха. Беспамятство, в котором он пребывал, сулило смерть в любое мгновение. Опасение не оказаться подле близкого человека в момент ухода, страшила Ингеборгу даже больше, чем сама потеря.

Милада присела на корточки и обняла колени. С этого ракурса казалось, что искрящаяся струйка воды достигает небес.