Спасенный рудник - [53]

— Разрешите, люди добрые! — обратился он к стоящим у дверей, снял шапку и поклонился в пояс.

— А кто таков, откуда, за какой надобностью? — подчеркнуто безразлично и громко ответил ему один из контролеров.

Чуть не сорвалась с языка озорная шутка, но, оглядевшись вокруг, увидев напряженные, серьезные лица зрителей, ответил в тон спросившему:

— Тарасов, Михаил, питерского слесаря сын. К хозяевам рудника мне надо бы. Слово сказать надумал. О важном деле.

— Нашему горняцкому делу обучен ли? А то тут один слесарский сын приходил, так его не враз пустили; несмотря, что должность ему дадена вполне подходящая.

— Со стариками в горных делах тягаться не берусь, — под одобрительный шепот окружающих отвечал Тарасов. — Однако кое-что слышал, кое-что выучил, а что и от людей перенял, кайлу с подборочной лопатой не путаю.

— Холостой или, может, женатый, а то борода у тебя толи бритая, то ли еще не выросла?

— Женат.

— Почему же один?

— Далеко она у меня. А здесь по казенному делу.

— Обожди тут, у парадных дверей. Спросим у тех, кто постарше, а то больно ты молод, — резюмировал контролер и скрылся за дверью.

Состояние напряженного ожидания охватило Тарасова. В наступившей тишине он слышал шепот зрителей.

— Неужели не пустят?

— Пустят!

— Но Польникова-то не сразу пустили.

— Так и этого, может, не сразу.

— Этот-то горняк.

— А слышал, сказали, что больно молод.

— Ну помурыжат маленько для антиресу и пустят.

— Из-за него же и собрались.

— Ну из-за него… Из-за рудника.

Ожидание затянулось. Тарасов давно не чувствовал себя таким зависимым, вроде нашкодившего школьника, как сейчас здесь перед дверями старого горняцкого барака.

Была секунда, когда появилось желание повернуть-, ся и уйти. Но, встретив предупреждающий и успокаивающий взгляд все понявшего Устинова, он смиренно опустил голову.

Теперь в тишине можно было различить шепот за дверями. Там о чем-то совещались или, может быть, тоже выжидали какого-то особого подходящего момента.

Наконец дверь распахнулась. На пороге появилась старенькая невысокая жена Устинова.

— Хлеб да соль тебе, гостю дорогому! Заходи к нам, старикам, коли не брезгуешь, — негромко выговорила она, протягивая ему расшитый петухами рушник с высокой буханкой хлеба и деревянной солонкой поверх нее.

— Благодарствую. На привет спасибо, — ответил Тарасов, принял хлеб-соль и передал его подошедшему Устинову.

— Ноги только оботри да ватник скинь. У нас не холодно, — продолжала старушка тем же тоном, пропуская вперед себя входившего в сени Тарасова.

Вдоль всего жилого помещения, внутри барака, протянулся стол. Он был наскоро сколочен из плохо струганных досок и покрыт несколькими разными скатертями.

Глаза разбегались от разнообразия яств. Всяческие соленья: арбузы, сохранившие свою окраску, грибы, ягоды, огурцы и помидоры; затем пироги — большие и маленькие, печеные и жареные, варенные в масле. Между пирогами проглядывали то нарезанная ровными кусками говядина, то ломтики сала, то еще какие-то замысловато разложенные закуски.

Около четырех десятков стариков наполняли барак негромким разговором. Они сидели по обе стороны стола и как бы не замечали входившего. Всего несколько лет назад на подобных собраниях женщинам полагалось сидеть в стороне, за отдельным столом. На этот раз жены сидели рядом с мужьями.

Тарасов остановился у порога, чтобы поздороваться с присутствующими, но хозяйка легонько подтолкнула его в спину, прошептав: «Не путайся, до места доходи». Пришлось слушаться.

В голове стола сидел Польников, с интересом наблюдавший за происходящим. Рядом с ним стоял поднесенный Тарасову хлеб-соль и ждал Устинов, успевший пройти туда, пока Тарасов раздевался и старательно вытирал ноги в прихожей.

— Здравствуйте, Михайло Федорович. В час добрый к нашему столу, — произнес он, указывая жестом на место, предназначенное Тарасову рядом с Польниковым.

Тарасов поклонился сидящим за столом, пожал руку Устинову и, следуя общему тону, не торопясь ответил:

— Здравствуйте, хозяева и хозяюшки!

— Здравствуйте, проходите, не обессудьте, — нестройно заговорили хором сразу со всех концов стола.

— Не побрезгуйте, гости дорогие, нашим стариковским угощением, — закончил Устинов церемонию приглашения к столу, садясь рядом с Польниковым.

Некоторое время все присутствовавшие пили и ели, вежливо угощая друг друга, расхваливая изделия то той, то другой хозяйки. Запивали «кваском» — медовой брагой, стоявшей в крынках и разнокалиберных графинах между закусками.

Никто и ничто не напоминало о действительной цели собрания. Со стороны можно было с одинаковым основанием считать, что происходит вечеринка, собранная для какого-то семейного торжества, проводов, встречи; пирушка, которой положено было отмечать крестины или сговор по поводу предстоящей свадьбы.

Тарасов несколько раз вопросительно смотрел на Польникова. Спрашивать вслух было неудобно. Но тот молчал, пряча улыбку в тарелку. Только когда нетерпение Тарасова стало слишком заметным, остановил его:

— Не торопись! Видишь, тут порядки свои. Мало тебя под дверью подержали. Не бойся, не забудут, зачем собрались.

В этот момент с обеих сторон стола одновременно появились недавние контролеры. Теперь они выполняли роль служек. В руках у них были подносы с жестяными кружками и четвертями водки. Подойдя к очередному гостю, служки ставили угол подноса на стол и наливали водку. Делалось это с балетной точностью — шли строго напротив друг друга, одновременно наклонялись, одновременно ставили кружку, одновременно кланялись и отходили, чтобы приблизиться к следующему гостю или гостье.