Спасенный рудник - [52]

В другое время, возможно, такая записка насторожила бы геолога. Но сейчас не могло быть никаких сомнений, что это реакция на появление каких-то фискальных сообщений о событиях, происходящих на руднике. Возможно, нашлись трусы, на всякий случай старающиеся доказать, что они ни при чем. Распоряжение начальства сначала вызвало злость, а потом дополнительный прилив задора. Теперь Тарасов знал, что расскажет старым горнякам, если, конечно, они захотят его слушать.

Только одна фраза заставляла задуматься: «На днях приеду». Это было и хорошо, и плохо. Кто знает, как могут повернуться дела, особенно в первый момент, пока властолюбивый и часто очень горячий Баринов сам толком не успеет разобраться в обстановке.

С неохотой геолог снял с себя шахтерское обмундирование— брезентовые брюки и такую же, далеко не новую куртку, вымыл и как мог вычистил сапоги. Парадного костюма у него все равно не было, и этим исчерпалась подготовка к выходу в гости. Польникова дома не оказалось, и Тарасов отправился один.

Около входа в один из жилых бараков, такой же приземистый и оштукатуренный грязно-серой глиной, как и все окружающие, толпилась группа людей. Часть из них разместилась у самого входа; другие — чуть поодаль, делая вид безразличных независимых наблюдателей; третьи прилипли к окнам.

У дверей стояли два дюжих молодых человека, одетых, как и положено было в те времена горняку-старателю, в широкие штаны с толстым кушаком, сапоги, завернутые ниже голени, распахнутый ватник; на головах — меховые шапки-ушанки. Они внимательно оглядывали каждого подходившего и только после сигнала стоявшего в сторонке старика отступали. Гость раскланивался в пояс, дожидался ответного поклона караульных и если был с женой, то, пропустив ее вперед, исчезал в дверях.

Толпившиеся люди внимательно наблюдали за происходящим, иногда пробовали заглянуть в дверь и в окна, явно не решаясь приблизиться к караулу.

Но вот, покачиваясь, вразвалку подошел молодой мужчина в широких шароварах. Он смело отправился к двери и широким жестом попытался отстранить охрану.

Это оказалось не просто.

— Ты куда? — строго спросил один из караульных.

— А тебе что? На собрание!

— Молод еще. Зеленоват.

— Это я-то! А ну сгинь.

— Не озоруй. Не поможет.

— Слышь, паря, — вмешался второй караульный, — деды звали только тех, кто на руднике больше двадцати лет прокайлил; даже кто просто здесь зимовал, пускай и того больше, не звали.

— Да я в шахтах, почитай, все пятнадцать..

— Вот и признался. Не замай и не серчай. Это тебе не собрание. Люди чаишку, может, пошвыркать собираются, кого задумали, тех и приглашают.

— Думает, в шароварах, глаза залил, так везде ему можно, — комментировал кто-то из наблюдателей.

— А ты не лезь, — огрызнулся «герой», но все же отошел в сторону.

Не был допущен и худой, немного сгорбленный старик в брезентовой спецовке, шедший вслед за парнем в шароварах, по словам окружающих работавший сторожем на взрывскладе.

— Ты хотя и по возрасту в меру, да тут наши по своим делам собираются, по-родственному, — разъяснили ему караульные.

Старик отошел. Тем временем у дверей развернулась новая стычка, начала которой никто не заметил.

— Я его, сатану, без себя никуда не пущу, — выкрикивала невысокая женщина, закутанная в серый шалевый платок, — мало что я вовремя с ним не пришла. Некогда было.

— Так не на пирушку же.

— Пущай, хоть куда. Без меня не будет.

— А ты тут при чем; раз сразу не пришла, давай назад к дому, там дела найдутся, — подсмеивался караульный.

— Ладно. Убери грабли с дороги. Мало что баба, пущай твой Устинов или кто другой посчитают, сколько я тут отмантулила. Верняком побольше твоего, мало что не все в горе. А сколько сыновей вынянчила.

— Обожди. Пойду спрошу, — смилостивился один из охраняющих вход и ушел внутрь барака. Через минуту он возвратился и широко распахнул перед ней двери.

— Иди уж, а то грехов с тобой тут не оберешься, — пригласил он.

— Ладно, грехов. Поговоришь у меня. Теперь и баба человек. Власть не та, — гордая своей победой, старуха скрылась за дверью.

На крыльце появился Устинов. Заметив стоявшего в стороне Тарасова, он пошел навстречу.

— Не сердись, Михайло Федорович, уважь; покорись стариковским порядкам. Нечасто это бывает. Попросись, чтобы пустили. Пусть порадуются. Это нашему делу на пользу.

Тарасов сначала обиделся: «К чему эта комедия, я же не навязывался. Могу и не ходить». Но Устинов рассказал, что Пильников просился дважды. С первого раза не пустили. На второй раз заставили несколько минут выстоять у двери, пока советовались всем миром, потом спросили, правда ли, что он собирается впредь горными делами заниматься, не буйный ли во хмелю, и, только получив успокаивающий ответ, произнесенный самым серьезным тоном, смилостивились.

Тарасов рассмеялся и согласился. Он знал, как сильны на большей части Алтая некоторые из давних горняцких обрядов и как любят старики, хоть изредка, провести такое театрализованное выполнение любого обычая.

Опустив голову, чтобы не выдать улыбкой своего действительного настроения, шагнул к двери. Вокруг него сразу сгрудилась большая группа любопытных, явно ожидавших этого эпизода, как ждут заранее объявленный «коронный номер» программы.