Спасенный рудник - [38]

Иногда рудное тело обладает большой толщиной, как говорят горняки, — мощностью. Тогда пробу берут по частям, секциям, обрабатывая каждую секцию отдельно. Очень часто полезное ископаемое заключается не только в хорошо отличимой от вмещающих горных пород руде, но и в самих окружающих породах. Тогда отдельными секциями берут пробы и из этих пород.

Бывает, что полезный минерал очень неравномерно распределен в руде, и тогда приходится брать пробу большего размера. Брезент расстилают перед забоем и со всей поверхности забоя начинают снимать небольшой слой — пленку толщиной всего в несколько миллиметров. Такая проба называется задиркой.

Когда же надо узнать, как будет обогащаться руда, какие машины или какие реактивы лучше всего применять для ее обработки, то берут большие, весом во много тонн, технологические средние пробы, собирая руду из разных участков месторождения, которое предстоит разрабатывать.

Тарасов брал только штуфные и изредка бороздовые пробы. Молоток, зубило, брезентовая куртка да несколько мешочков — вот и все, что было нужно для такой работы. И был удивлен, когда в очередную встречу Устинов вместо молотка принес маленькое кайло, немного напоминающее альпеншток.

— Так, Михайло Федорович, вам сподручнее будет, вес у него, как у молотка вашего, ручка не короче, а кое-когда посодействует.

Тарасов проворчал что-то про себя, взял кайлушку, только чтобы не обидеть старика, но очень быстро оценил подарок и потом многие годы не расставался с ним.

Час за часом проводили они в шахте; иной раз только с темнотой выбирались на поверхность. Устинов уносил пробы в лабораторию, а кайло и зубила— в кузницу, чтобы выправить затупившиеся за день края. Добравшись домой, Тарасов наскоро съедал оставленный для него ужин, валился на постель и немедленно засыпал.

По утрам два обитателя директорского дома уже несколько дней подряд молча поднимались с постелей, молча садились за стол. Бывало, что за все время завтрака оба не произносили ни одной сколько-нибудь значащей фразы. Со стороны можно было подумать, что этим людям либо не о чем разговаривать, либо они настолько надоели друг другу за много лет совместного проживания, что ждут не дождутся, когда смогут разойтись в разные стороны.

Дело обстояло, конечно, не так. Оба были полностью осведомлены о положении на руднике, и каждый из них по-своему все острее переживал создавшуюся обстановку.

Польников знал о каждом шаге Тарасова и не хотел его ни о чем расспрашивать.

Геолог весь день, а порой и большую часть ночи проводил под землей. Он не оставлял без осмотра ни одного доступного участка шахт, ни одного забоя; пробирался в давно заброшенные выработки. Иной раз часами выкладывал камень за камнем только для того, чтобы сделать лаз и боком проползти по засыпанному участку; загружал лабораторию бесконечным числом срочных проб, но не делился впечатлениями и, видимо, не спешил с выводами.

Как рассказывал Польникову Устинов, на память знавший все закоулки подземного хозяйства Кара-Кыза, угнаться за Тарасовым в шахте было трудно. Но как только они приходили на место, предназначенное; для очередного осмотра, старик мог спокойно присаживаться к крепи и дремать, пока геолог не звал его, чтобы справиться о руде, которую добывали из этого забоя, или показать выколотые образцы. Начинался разговор; Устинов обычно рассказывал многочисленные были и небылицы о шахте, в которой они находились. Геолог с интересом слушал, изредка задавая вопросы, заставлявшие старика вспомнить давно забытое или детали, казавшиеся ему мелочью. При этом, если Устинов пробовал повернуть беседу к другим рудникам или делам, не касающимся шахты, Тарасов его неизменно обрывал:

— На-гора поднимемся, там повспоминаем. А здесь ты мне, Устиныч, про эту шахту побольше.

— Ведь я к слову, Михайло Федорович!

— Сам же ты говорил: «Закон шахтовый — в горе о горе и толкуй, а чужого без надобности не затрагивай». Было?

— Говорил.

— Ну и нечего закон нарушать.

Впрочем, Тарасов не забывал начатых разговоров, и не раз, выйдя из шахты, они подолгу засиживались в тесной раскомандировке — небольшой комнатке у ствола шахты, а то и просто на бревнышке или камнях, беседуя о самых разных делах.

Больше недели геолог вел подробнейший осмотр горных выработок, не привлекая в помощь никого, кроме своего постоянного спутника. Но ему не удалось обследовать и половины того, что было намечено. Кроме того, выяснилось, что нужно еще расширять план обследования. Теперь Тарасов даже боялся назвать срок окончания работы. Польникова волновало: не слишком он увлекся трестовский представитель геологическими изысканиями и не забыл ли о главной задаче? Но спрашивать своего постояльца он считал неудобным.

Тем временем и у Тарасова появились предположения и вопросы, о которых следовало бы посоветоваться. Однако геолог считал преждевременным вмешивать в свои, как ему казалось, рабочие «промежуточные» догадки директора рудника. Пусть даже он жил с ним под одной крышей.

Тарасов рассчитывал найти единомышленника в главном инженере рудника Корчмареве, сутулом высоком человеке в очках, чем-то напоминающем вечного студента из чеховских рассказов. При встречах он пытался подсказывать ему необходимость самим работникам Кара-Кыза еще и еще раз проверить правильность консервации некоторых шахт или, может быть, поискать пути для резкого улучшения работы за счет новых участков с высоким содержанием золота в руде.