Спасенный рудник - [30]

Именно такое событие произошло в долине Манко. Причем, сталкивая со склона накопившиеся на нем осыпи, оползень открыл людям древние горные выработки, вероятно когда-то очень давно уничтоженные или, вернее, скрытые подобной же катастрофой.

В доисторические времена на Алтае, да и в других районах Сибири, жили племена, занимавшиеся горным промыслом. Немало следов осталось от древних выработок, сделанных пришлыми «рудознатцами».

Каждая хорошо сохранившаяся древняя выработка представляет большой археологический и геологический интерес. Она может содержать следы древней культуры, показывать, какие полезные ископаемые умели использовать люди; иногда помогает открыть забытые или затерянные месторождения.

В тресте имелись только самые краткие сведения об обнаруженных выработках. Но даже они заинтересовали Тарасова.

Удалось выяснить, что стенки выработок не везде ровные и местами как бы обожженные. Правда, никаких сообщений об инструменте или останках трудившихся там когда-то рудокопов, если не считать фразы 6 находке кожаного выворотного мешка, примерзшего к почве выработки, не было. Но уже и эти данные позволяли приблизительно восстановить время разработок.

Как считают археологи на основании изучения находок каменных и медных орудий из районов Горного и Рудного Алтая, здесь приблизительно за тысячу лет до нашей эры велись разработки меди и золота. Рудокопы приходили на найденное ими месторождение целым родом. В распоряжении их еще не было железных орудий. В выработках разжигались костры, потом раскаленный камень поливали водой, а когда он с шумом растрескивался, осколки разбивали, пользуясь каменными или медными молотками и кельтами— деревянными клиньями; куски, казавшиеся самыми богатыми, выносили в выворотных мешках или тащили на санках к выходу, где дробили, промывали, либо прямо забрасывали в примитивную печь для плавки.

Тарасову нечасто удавалось вырваться в эти места, и, чтобы зря не терять времени в пути, он выбрал маршрут, позволявший по дороге осмотреть некоторые другие участки, ожидавшие очереди.

Видавший виды газик, поскрипывая на каждой неровности дороги, прогромыхал мимо складов Усть-Каменогорской пристани и спустился к Иртышу около самого въезда на паром.

Вода была небольшая, кроме того, и днем и ночью сновали по Иртышу то баржи, то пароходы, то плоты. Поэтому паромщики предпочитали работать только при дневном свете. Они устраивали ночлег на той стороне, где их заставала ночь, и надо было обладать особым красноречием, чтобы заставить паром отчалить в неположенное время. Обычно к утру у причалов живописным табором располагалась очередь ожидающих переезда.

Машина въехала на паром; с обеих сторон под колеса подложили бревна и прибили их к настилу скобами.

— Не ровен час, качнет… скатится, чай, не лошадь.

Вокруг машины плотно встали разнообразные повозки — брички, ходки. Лошадей привязали к перилам, задвинули слеги, закрывающие въезд на паром, и приготовились к отплытию. Но именно в этот момент пронизывающий холод ворвался в тихое солнечное утро.

Откуда-то появился незаметный раньше ветерок, а вместе с ним туман, настолько плотный, что казалось, протяни руки вперед — и сможешь схватить комки ваты, раздвинуть их и в воздухе останется открытое к свету окно.

— Ишь ведь когда выкатился, — громко выразил недовольство паромщик.

Действительно. Видимо, туман накапливался где-то выше, за поворотом Иртыша, между скалистыми берегами, упирался в них, как в стену. Потом облако соскользнуло с опоры и вырвалось на свободу. К тому времени участок ниже ущелья еще не успел согреться, хотя уже появился дополнительный восходящий поток воздуха и ускорил движение холодной массы тумана.

— Давай! Плыви, неужто до обеда ждать будем, — выкрикнул кто-то из возчиков.

— А ежели чего, ты в ответе будешь?

— В тумане нечто кто без гудка едет. Услышим, так и мы заревем всей артелью.

— Ну ладно. Только, может, кто сирену покрутит, — заключил паромщик.

Сиреной оказалась большая самодельная трещотка с длинной ручкой, обладавшая противным пронзительным звуком. Если бы не трещотка да не скрип паромного настила, то без особого труда можно было бы вообразить себя где-то в море. Тонкая нитка каната чуть поднималась от воды и исчезала то ли в воде, то ли в тумане. Был момент, когда оказалось невозможным определить, двигается ли паром или стоит на месте; а если движется, то куда — к противоположному берегу или обратно.

Размышления такого рода нарушил легкий толчок и окрик: «Чалься! Приехали!»

Обгоняя возы, машина двинулась по проселку к старому Зайсанскому тракту, протянувшемуся вдоль левого берега Иртыша; и стоило подняться на террасу, на несколько метров над водой, как туман остался внизу.

Прошло около двух часов с момента переправы. Жаркий летний день вступал в свои права. Уже успел посидеть за рулем Тарасов, уступив шоферское место только при приближении к какой-то деревеньке.

На выезде из деревни группа людей подняла руки, а когда машина остановилась, один из «голосующих» обратился к шоферу:

— Подвези, мил человек! Дальние мы, а тут пароходы по земле не ходют!

— Товарищ начальник, — вдруг переходя на сугубо официальный тон, обратился шофер, — разрешите людей подвезти. Тут и правда с транспортом негусто.