Спасатель - [14]
Ася отвернулась, не ответив.
— Ты что, Веденеева, офонарела?
Она молчала. Потом сделала шаг и сразу погрузилась под воду, почти с головой. Он нырнул за ней. Подхватил под руки. Опять поставил на камень.
— Уйди, — попросила его Ася.
— То есть — как?
— Очень просто. Уйти, и все. Я ни с чем тебя не просила.
— Очень мило, — сказал Виля. — Опупеть можно. Какие сногсшибательные у нас номера…
Тут Ася снова принялась тонуть.
Может, специально, а может, и просто оступилась.
Виля опять нырнул, опять с трудом установил ее на камень.
— Плавать умеешь? — поинтересовался. Она не ответила.
— Может, оглохла?..
— Умею, — едва слышно сказала Ася.
— Плыви назад, Веденеева, — приказал, — сама.
— Не поплыву, — твердо сказала Ася.
— Хорошо, — сказал Виля, — тогда я тебя сейчас глушить стану. Ударом в ухо. По инструкции. У меня другого выхода нет. Честно тебе говорю…
Шли друг за другом. Ася первая. Выходили из озера.
Виля отстал. Плелся сзади. Специально отстал, наверное. Волок за собой лодку. По пути нырнул — вытащил педаль. Опять нырнул. Акваланг вытащил тоже.
Ася вышла на песок. Немного прошла. Вилька молча прошел мимо. Не оглядываясь, скрылся в доме.
В одиночестве она еще немного постояла на месте. Подобрала лодку с песка. Поплелась прочь…
Он догнал ее с ворохом одежды в руках.
— Не надо, — сказала ему упрямо, дрожа. 3уб на зуб не попадал. — Я ни о чем тебя не просила.
— Стирано-глажено, — будто ее не слыша, ответил Виля. — В дальнюю дорогу. В казенный дом. Руками родной мамы. Обидишь. В кабинку иди, — показал рукой. — Ты не связывайся со мной лучше, сама иди…
Стояла в кабинке. Сверху над дверцей — голова. Снизу — ноги. Пусто.
Лариков прислонил картину к поручню перед магазинной витриной. Сам звонил кому-то из будки телефона-автомата.
Не отвечали. Долгие гудки. Взгляд был растерянным.
Вышел из автомата. Прислонился к поручню. Картина рядом. Чего-то соображал.
— Господи, — перекрестилась проходившая мимо бабка. — Люди совсем стыд потеряли…
Лариков на нее внимания не обратил.
— Вот, — Вилька вытащил на стол бумажный сверток. В нем — котлеты, помидоры, хлеб…
Опять полез в котомку.
Витой венский диван был прислонен к беленой стене веранды. Ася сидела на диване. На ней были Вилькины брюки, его рубаха, свитер. Еще мокрые волосы прилипали ко лбу.
— Затырка, — объяснил ей Виля, достав со дна мешка непочатую бутылку водки. — Противозаконный припас, конечно. Но с утра так голова раскалывалась…
Ася на него не глядела, окаменев.
— Растереться, конечно, можно, — предложил Вилька, но тут же передумал. — Но это, я думаю, пусть Рокфеллер растирается. Мы люди простые…
Взял стакан, плеснул. Протянул Асе. В другой руке — хлеб с котлетой.
— Рвани, — предложил ей. — Отойдешь сразу.
Ася молчала.
Виля тянул руку.
— Я назад не пойду, — вдруг сказала она ему. А потом из горла ее вырвался какой-то сип. Хотела сдержаться, но оттого слезы хлынули по щекам обильнее. Асю било. Она прикусила себе руку. Сильно. До страшной боли. По руке поползла струйка крови…
Вилька замер.
Асю трепала истерика.
— Нашелся тоже, — вскрикивала она невнятно. — Никого ни о чем не просила… Назад не пойду…
Ее раскручивало.
Вилька поставил стакан на стол. Хлеб и котлету положил рядом.
Речи Аси становились все бессвязнее. Смысла их Виля уже не понимал.
Она содрогалась.
Тогда, и сам уже не соображая, что делает, он вдруг сильно ударил ее по лицу. Раз. И еще раз.
Она изумленно поглядела на него и откинулась к стене. Вдруг затихла.
— Перестань, — мучительно тихо попросил ее Виля.
А потом осторожно, почти неслышно дотронулся ладонью до щеки.
— Как же это? — удивился Вараксин.
— А я и сам не пойму, знаешь, — огорчался Лариков, — вроде вор. И прошел так тихо, чтобы травой не шелохнуть…
Сидели во дворе телестудии. Лавочка стояла среди деревьев. Прямо в траву были свалены остатки каких-то декораций. Лариковская картина затерялась среди них.
— Вот мне вчера тридцать три стукнуло, — сказал Лариков, соображая, — и Лермонтова, понимаешь, действительно уже застрелили. Она мне про это еще с утра вчера сказала.
— Кто?
— Веденеева.
— А Лермонтов тут при чем?
— Видишь ли, Коля. Я до института косноязычием мучился. А теперь вот преодолел. Ты меня хоть во сне разбуди, я тебе такое порасскажу. Заслушаешься. И все, понимаешь, красиво, тонко, умно…
— Профессия?.. — осторожно предположил Вараксин.
— Не в этом дело.
— А в чем?
— В соответствие приводить надо…
— Что?
— Да слова с делами. Или дивных тех слов даже под пыткой не говорить.
Помолчали. Вараксин в тишине подкидывал шляпу. Подкинет — поймает. И опять. А вокруг птички щелкают.
— А ты вот уехать хотел, — в раздумье сказал наконец Вараксин, — нехорошо…
— Что?
— Да вроде напраслину возводил. На ребят. На себя. А они-то, гляди, — приводят… в соответствие. В то самое… Получается, понимаешь, что они-то уже приводят, ну а мы, понимаешь ли, все о том говорим, говорим, говорим…
Шляпа ловко летала в воздухе. Вниз-вверх. Вниз-вверх. Птички щебетали беспечно. Деревья глухо шелестели начавшей желтеть листвой.
Ноги Вилька опять закинул на балюстраду. Сам в кресле. Тихонько посвистывал. Независимо и протяжно. Глядел в бинокль.
Ася все в прежней позе: на диванчике, опершись головой о беленую стенку.
