Спасатель - [12]
Виля глядит перед собой.
— Начинай.
Виля молчит.
— Ты что, правда убогий совсем? — вдруг спрашивает у Вараксина очень просто. — Так и не смекнул, что я тебя морочу? Ну какой тебе перелом от меня, к черту, нужен? Тошно мне, понимаешь? Голова болит. Ясно? И иди ты со своей философией знаешь куда? Знаешь, наверное. Вот туда и иди…
Вилю колотила злость.
— Ну что вы с Ларем про эту дурацкую вашу «духовность» заладили? Как попки, честное слово. Ну тот еще ладно. Вроде бы по специальности. Деваться некуда. Ну а ты? Ты что, бабки на ней зарабатываешь? Хорошо за нее платят, может? Или карьеру себе мастыришь? Ускоренными темпами… Ты где ее видел, духовность эту свою распрекрасную? Или вот он ее, может, видел? — Вилька показал на оператора. — Или он? Я — нет. Она на что похожа больше? На птичку? Или все-таки на собачку?
Вараксин молчал, часто моргая глазами.
— Вот спроси ты у меня, что я вчера делал? Для чего по городу мотался? Унижался, юлил? Друзей этих липовых себе искал? Тоже мне, крокодил Гена нашелся. Ну, это ладно еще. Объяснимо. Скажем, для матери. Ей приятно, ну а дальше? Водку пил. Совершенно постороннего, можно сказать, человека в постель затянул. Сопел чего-то там до утра. Вроде полагается так, а? Зачем?.. Спроси меня. Не отвечу… Из принципа какого-то, что ли? Так и принцип-то этот дурацкий. И не понимать этого я не могу. А вот ведь делаю. А, может, этой ночью я всю жизнь ей испохабил? И себе тоже. Это как? А ты все про добродетель какую-то щебечешь. Не трогай ты меня! Человек я злой и одинокий. Оттого что ни в какую вашу канитель не верю. И не поверю, пока, допустим, не увижу сам. Только хрен я чего увижу. Отстань, прошу… с души, видишь, воротит!
— Я тебе, знаешь, что сейчас сделаю? — опомнясь наконец, сказал Вараксин.
— А ничего. — Вилька махнул на него рукой. — Ничего ты мне сделать не можешь. Кишка тонка. Тебе интеллигентность твоя липовая не позволит. — Мешок закинул за плечи. — Пока, — сказал. И рукой помахал. — Ларю привет передавай. Скажи, просил целовать в задницу. В благодарность за бесценные уроки «духовности» и «красоты». Трепло он, понял? — И стал уходить.
Оператор повел панораму за ним. В спину.
— Стоп, — опомнился Вараксин.
— Зря. — Вилька обернулся на ходу. — Уникальные кадры. Ты запомни этот день. Первый раз в жизни правду снимал. Только тебе-то она зачем?
Глядели ему вслед.
— Вранье, — после очень долгой паузы вымолвил Вараксин, но Виля уже скрылся за поворотом, — где злоба, там правды быть не может.
Голос его звучал не особенно уверенно. Оператор пожал плечами. Техники сматывали кабель.
В вагоне электрички Вилька был один. Сидел у окна. Упирался лбом в холодное стекло. От внезапного возбуждения его еще слегка потряхивало.
Сначала шел сквозь мшистый, темный лес. Потом миновал некрупный кустарник, дальше начался мелкий подлесок, и вдруг, оборвавшись сразу, — сосны. Песок. Башмаки стали вязнуть. Дальше образовалась роща. За ней огромный песчаный пляж. Серое озеро до горизонта. Пустой свод неба над головой. Скинул башмаки. Постучал ими, вытряхнул набившийся песок, пошел босиком.
Уткнулся в единственный здесь дом.
Дом описанию поддается трудно. Множество всяких архитектурных эпох, разнобой вкусов меняющихся владельцев наложили на это строение редкий отпечаток. Вроде бы был когда-то обыкновенный среднерусский усадебный дом, но вместо парадного входа теперь приделаны были к нему металлические гаражные ворота, из-под которых вылезали рельсы и прямиком через пляж тянулись к воде. Вместо предполагаемого портика — шаткие фанерные пристройки, более всего смахивающие на голубятню. Отовсюду выстреливали окошки самых разнообразных геометрических форм. А по внешней стороне строения была пущена железная лесенка, разделенная площадками наподобие пожарной.
Надо всем этим, укрепленный на корабельной мачте, трепыхался, похлопывая, выцветший флаг ОСВОДа.
Виля лег перед строением на живот. Запустил руку в щель, вытащил ключ. Замок поддался с трудом. Створки отворились с ржавым железным стоном.
Скособочившись в таинственной черной дыре на тележке, стояла яхта.
Виля прошел внутрь.
Темная винтовая лестница поскрипывала под ногами. Беспорядочно хлопая крыльями, вдруг откуда-то вылетели голуби, ошалев от испуга…
Просторная комната, застекленная по сторонам: ширма, на створках которой изображен тонущий в бурном море парусник. За ширмой продранная узенькая кушетка, обшитая ситчиком, мелко усыпанным синими полевыми цветами. Под потолком в ряд подвешены рули от яхт.
Веранда огорожена аккуратно побеленным балясником. Отсюда далеко видно было. Вдруг показалось — весь мир. Песок, вода без конца, острова, поросшие камышом, травой. Синяя полоса дальнего леса на горизонте.
Надо всем — небо. И нет ему конца.
Посередине веранды стоял бильярдный стол. Сукно, правда, продрано, но шары были. Брошен кий. Скособоченное плетеное кресло.
Флаги подвязаны, спущены, перевиты веревками. Разноцветные сигнальные шары.
Виля опустился в кресло.
Послушал тишину.
Внезапный грохот блока по стальному тросу, что тянулся над рельсами от дома к воде. И вопль. Уцепившись за крюк блока, Виля стремительно выкатился из темной дыры ворот. Пронесся над песком, поджав ноги. Уже перед самой водой исхитрился спрыгнуть на берег.
