Спартанский лев - [24]

   — Он ушёл на всю ночь к Мнесимахе, — тихо ответила Горго. — Скажи Леарху, что ему нечего опасаться. Скажи, что я... Ну, ты сама знаешь, что следует сказать.

Дафна понимающе покивала головой.

   — Я разыщу Леарха.

   — Благодарю. — Горго прижала Дафну к себе. — Я пошла.

* * *

А у Дафны между тем было плохое настроение. Горго не заметила этого, поскольку виделась с ней накоротке и в полумраке.

Когда Дафна пришла к матери, чтобы встретиться с братом, то её унылый вид сразу обратил на себя внимание.

Астидамия пожелала узнать, почему дочь такая хмурая. И это в день возвращения её любимого супруга из похода!

   — Не отмалчивайся, Дафна, — молвила Астидамия. — Говори, что случилось? Я должна знать.

   — Ах, мама! — Дафна тяжело вздохнула. — Не знаю, как и сказать тебе об этом.

— Говори, как есть, — настаивала Астидамия. — Я хочу разделить твою печаль.

   — И я хочу, — добавил Леарх, появившись из другой комнаты. — Не таись от нас.

Дафна уселась и, собравшись с духом, произнесла:

   — Дело в том, что мой муж вернулся из похода с ранением... в спину.

Повисла долгая гнетущая пауза, во время которой мать и сын обменялись тревожным взглядом.

Дафна сидела, устремив взор себе под ноги.

   — Трудно поверить в это, — пробормотала Астидамия, подойдя к дочери и положив руку ей на плечо.

   — И что, глубокая рана? — участливо спросил Леарх.

   — Глубокая, — ответила Дафна, не глядя на брата. — Я сама меняла Сперхию повязку. Похоже, от копья.

   — Что он-то говорит?

   — Ничего не говорит, — раздражённо буркнула Дафна. — Ругается только да вино пьёт. Впрочем, он обмолвился, что боевой строй не покидал.

   — Не печалься, дочь моя, — ободряюще проговорила Астидамия. — В сражении всякое бывает. Важно, что Сперхий не покинул своих соратников на поле битвы. Эфоры и старейшины непременно учтут это.

   — Учтут или нет, но лохагом Сперхию уже не быть, — мрачно промолвила Дафна.

Возразить на это было нечего ни Леарху, ни Астидамии.

Военная доблесть в Спартанском государстве была возведена в первейшую из добродетелей. Смерть на поле сражения была не только почётна, но служила очевидным подтверждением мужественности для всякого гражданина. С юных лет спартанцев учили не отступать ни перед каким врагом, поэтому любые ранения в спину воспринимались как свидетельство трусости, даже если раненый не оставил боевой строй фаланги[79]. Спартанцев, раненых в спину, не ограничивали в гражданских правах, но занимать начальствующие должности в войске им строжайше запрещалось.

Честолюбивая Астидамия была очень раздосадована тем, что её зять Сперхий из лохагов может перейти в простые воины из-за случайного ранения в спину. А это, в свою очередь, лишало его возможности в будущем занять кресло эфора. Да и будущие дети Сперхия и Дафны могли лишиться многих почестей по вине отца, получившего в битве такую неудачную рану.

Но не в характере Астидамии было мириться с жизненными неудачами. С присущей настойчивостью она принялась убеждать Дафну, чтобы та немедленно поговорила с Горго.

   — Постарайся через Горго воздействовать на царя Леонида, ведь его со Сперхием связывает давняя дружба. — Астидамия слегка встряхнула Дафну за плечи. — Главное, не отчаиваться. Если рану Сперхия нельзя скрыть, значит, надо с помощью Леонида убедить старейшин и эфоров: из-за этой раны Сперхий не утратил своей храбрости, не покрыл себя бесчестьем. Стало быть, он достоин и дальше оставаться лохагом. Ты слышишь меня или нет?

Астидамия уже с силой потрясла дочь за плечи.

   — Слышу, — сердито отозвалась Дафна и высвободилась из материнских рук. — Но с этим я к Горго не пойду. Если царь Леонид захочет, он и без наших хлопот вступится за Сперхия перед старейшинами и эфорами.

   — Ну и зря, — возмутилась Астидамия. — Твоё упрямство здесь ни к месту.

   — Это не упрямство.

   — Ну а гордость тем более.

Астидамия удалилась в свои покои, явно недовольная дочерью.

Оставшись наедине с Леархом, Дафна торопливо сообщила брату всё, что ей велела Горго.

* * *

От Дафны Горго сразу отправилась к своей тётке Гегесо.

Царица попросила сделать ей красивую причёску, зная, что Гегесо большая мастерица в этом деле.

Та не смогла скрыть удивления, выслушав просьбу племянницы, никогда прежде не проявлявшей особой заботы о своей внешности.

   — И ещё, — добавила Горго, — дай мне какой-нибудь из карийских хитонов. Я знаю, у тебя есть.

Карийские хитоны были более красивого покроя, чем греческие, поэтому многие спартанки с некоторых пор стали предпочитать одеяния карийских женщин. Гегесо была из их числа.

   — Что происходит, моя милая? — Гегесо заглянула в глаза племяннице. — Уж не влюбилась ли ты?

   — Влюбилась, — кивнула Горго со счастливой улыбкой.

   — В кого же?

   — В Леарха, сына Никандра. — От любимой тётки у Горго не было тайн.

— Что ж, олимпионик Леарх достоин твоей любви, моя милая, — раздумчиво сказала Гегесо.

Она была прекрасно осведомлена о той двойной супружеской жизни, какую вёл царь Леонид после женитьбы на Горго. Гегесо не осуждала Леонида, уважая его чувства к дочерям и Мнесимахе. Но ей было жаль Горго, которая при своей красоте и уме достойна была быть царицей. К тому же Гегесо полагала, что жить с нерастраченными чувствами Горго не должна, ведь никакие почести не заменят женщине взаимную сердечную привязанность.