Спартанский лев - [16]

Овдовев, он не пожелал жениться вновь, хотя женщин, согласных соединить с ним свою судьбу, в Эниадах было достаточно. Мегистий объявил согражданам, что в его жизни наступает самый важный период, потому-то он и уезжает в Лакедемон.

   — Когда я был в Эниадах в позапрошлом году, там только и было разговоров о том, что акарнанцы лишились самого знаменитого своего прорицателя, — произнёс Симонид, угощаясь солёными оливками. Было время полуденной трапезы. — Скажу больше, многие акарнанцы полагают, что спартанцы каким-то образом сумели переманить тебя в свой город, мой друг. Часть акарнанцев уверена, что причина твоего отъезда в Спарту — это печаль по умершей жене. Скажи мне, Мегистий, кто из твоих сограждан прав.

   — Если честно, Симонид, то не правы ни те, ни другие, — после краткой паузы промолвил Мегистий. — Ты же знаешь, что спартанцы и в прежние времена звали меня к себе. Я был в дружеских отношениях с царём Клеоменом и его братом Леонидом. Если бы мною двигала корысть, то я ещё при жизни царя Клеомена мог бы уехать в Лакедемон. Однако я этого не сделал.

   — Вот это-то мне и непонятно. Ты не поехал в Спарту, когда здесь правил Клеомен. Теперь же, когда Клеомена нет в живых, ты вдруг переезжаешь в Спарту, покупаешь здесь дом, добиваешься спартанского гражданства для своего сына. Объясни же мне, своему другу, что побудило тебя к этому?

   — Чтобы ответить на твой вопрос, Симонид, придётся вернуться к тому времени, когда я случайно встретился в Дельфах с Леонидом, — начал Мегистий после ещё более долгой паузы. — Клеомен в ту пору ещё царствовал. Спартанское посольство тогда делало запрос в храме Аполлона относительно каких-то предзнаменований. Смысл запроса был такой, по праву ли занимает царский трон в Спарте Демарат, сын Аристона, из рода Эврипонтидов. С Демаратом у Клеомена была давняя вражда. Впоследствии лишённый трона Демарат был вынужден бежать из Спарты в Азию к персидскому царю.

Симонид даже забыл про еду, внимательно слушая.

   — Но суть не в этом. — Мегистий отпил вина из чаши. — Тогда же в Дельфах я гадал по внутренностям жертвенного животного относительно грядущей судьбы Леонида. Леонид сам попросил меня об этом. Он тяготился тем, что вынужден жить в тени военной славы своего могущественного старшего брата, и желал знать, что в будущем ему уготовили боги. Не знаю почему, но Леонид всегда был мне симпатичен, хотя до того случая мы с ним встречались всего трижды.

   — Ну и что же предрекают ему боги? — нетерпеливо спросил Симонид, взяв со стола чашу с вином. — Что ты узнал по внутренностям жертвенного животного?

   — Я узнал, что Леониду уготовано Судьбой стать спасителем Спарты и превзойти военной славой не только Клеомена, но и всех царей-агиадов и царей-эврипонтидов, царствовавших в Лакедемоне до него. — В голосе Мегистия зазвучали торжественные нотки.

   — Это что-то невероятное, — произнёс Симонид, даже не донеся чашу с вином до рта. — Клеоменом совершено столько победоносных походов, что Леониду потребуется лет десять непрерывных войн, чтобы хоть немного превзойти славой своего старшего брата. Я уже не говорю про тех спартанских царей, что правили в Лакедемоне до Клеомена. Леониду понадобится пять жизней, чтобы затмить военными победами всех их! Тут что-то не так, Мегистий. Не хочу тебя обидеть, но, боюсь, в этом прорицании ты явно что-то напутал.

   — Ты уже не раз имел возможность убедиться, Симонид, что я никогда не ошибаюсь в своих прорицаниях. — Мегистий отщипнул кусочек от ячменной лепёшки. — Признаюсь, я сам был изумлён истиной, открытой мне богами тогда в Дельфах. К тому же Леонид не честолюбив в отличие от Клеомена. Он совсем не производит впечатления человека, смыслом жизни которого является война.

   — Я же говорю, тут какая-то неувязка, друг мой, — повторил Симонид. — Если это не твоя ошибка, значит ошибка божества.

   — Остерегись молвить такое про Аполлона Пифийского[63], — предостерёг друга Мегистий. — Вспомни тех людей, которые так или иначе прогневили Феба[64]. И чем это для них закончилось.

   — Ты же сам сказал, что Леонид не производит впечатления человека воинственного. — Симонид пожал плечами.

   — Внешность и характер бывают обманчивы. Можешь мне поверить, военное дело Леонид знает прекрасно.

   — Охотно верю, ведь он родился в Спарте.

   — Божество сообщило мне, что в царствование Леонида Лакедемону будет грозить смертельная опасность. — Мегистий как бы рассуждал вслух. — Ни при Клеомене, ни при каком другом спартанском царе не бывало, чтобы Спарте грозило полное уничтожение. Вот и выходит, что если Леонид победит этого пока ещё неведомого врага, то он не только спасёт отечество, но и разом превзойдёт славой старшего брата и прочих спартанских царей, правивших до него. Улавливаешь?

Симонид молча кивнул, но при этом у него на лице не было выражения безусловной веры. Его по-прежнему одолевали сомнения.

Это не укрылось от прорицателя.

   — О чём ты задумался?

   — Я думаю, какой враг может грозить Спарте полным уничтожением. — Поэт почесал голову одним пальцем, чтобы не повредить причёску. — И, клянусь Зевсом, не нахожу такого врага. Аргос уже не так силён, чтобы на равных тягаться с Лакедемоном на поле битвы. Мессенцы давным-давно порабощены. Элейцы, аркадяне и коринфяне все вместе могли бы грозить Спарте, но этого не будет, ибо все они верные союзники спартанцев. Фивы и Мегары никогда не отважатся в одиночку воевать со Спартой. То же самое можно сказать про фокидян, этолийцев, акарнанцев, локров и энианов. Фессалийцы сильны своей конницей, однако путь от долины Пенея до Лаконики очень длинен. Уж и не знаю, как надо спартанцам разозлить фессалийцев, чтобы те воспылали желанием сровнять Спарту с землёй. Севернее Фессалии обитают и вовсе дикие племена, занятые непрерывной междоусобной враждой. До Спарты ли им?