Созопольские рассказы - [16]
Мы вскочили и кинулись под навес. Прижавшись к стене казино, смотрели мы испуганными и изумленными глазами, как обезумевший лодос пригибает к земле жилистые акации, во все стороны раскачивает кипарисы и обрушивает чуть ли не все море на оторопевшие суда.
Буря кружилась, как гигантский волчок, и, подгоняемые ею, мы со всех ног бросились в город, под надежную защиту его улочек и домов.
Внезапно погасло электричество, и ревущий мрак сделался еще более тревожным и страшным. Будто наступал конец света.
Разразился проливной, подхлестываемый бурей дождь. Я укрылся в доме одного приятеля. Деревянное здание было полно каких-то мистических шумов. Я стоял у окна, пытаясь проникнуть взором сквозь плотную завесу мрака, ветра и дождя и понять, что там происходит. Но, потрясенный грандиозным гулом хаоса, я лишь чувствовал, что за окном творится что-то небывалое, невиданное мною, и с беспокойством думал о тех, кто сейчас был в море.
Время от времени ослепительно сверкали лиловые молнии, и вслед за этим мрак становился еще непроглядней. В редкие мгновения затишья до меня доносились какие-то тревожные крики, но я воспринимал их, как обман слуха, и мне, раздавленному ураганом, казалось, что это взывает о помощи огромный старый платан во дворе.
Однако мой напряженный слух все настойчивее улавливал их. То были крики отчаяния и зовы о помощи, словно над рыбачьим городком нависло некое космическое бедствие. И я не выдержал.
Когда я выскочил на улицу, мне показалось, что сила урагана несколько ослабла. Пока я бежал на пристань, перепрыгивая через поваленные деревья, кусты и скамейки и топча ворохи зеленых листьев, дождь то переставал, то снова усиливался, ветер — тоже, а крики становились все слышнее, превращаясь в надрывающий нервы вой.
Пологая улочка привела меня на пристань. Там, во мраке, происходило нечто смутное, как кошмар, и в то же время безумно красивое. Волны с ревом разбивались о суда, прижимая их к каменному причалу, а рыбаки, при пляшущем неверном свете «летучих мышей», силились растащить их, убрать швартовы и отогнать суда в море, подальше от берега. Некоторые уже уплыли в хаос разбушевавшегося залива и тем спаслись от гибели, которая ожидала их у твердой земли, другие же еще продолжали бороться.
Старая шхуна, освещенная фарами грузовиков съемочной группы, отчаянно колотилась о пристань, а несколько смельчаков, упираясь длинными шестами в каменную стену причала, пытались смягчить силу ударов.
Старая шхуна силилась вырваться из ловушки, в которую она попала, но, зажатая между двумя соседними судами, только билась, как живое существо, умирающее и гордое. Нос ее клевал корму переднего судна — это был разбитый, изувеченный нос, лишенный пиратского бушприта. Судно позади таранило ей корму, разнося ее в щепы. Лишь мачта шхуны по-прежнему гордо и вызывающе возносилась над нею. Но в длинных параболах, описываемых кораблем, уже чувствовалась наступающая смерть.
Я приблизился.
Капитан старой шхуны метался между носовой и кормовой частями, а за ним металась его тень, удлиненная фарами и похожая на гориллу. Он ловко орудовал тяжелым брусом, просовывая его между бортом и каменной кладкой причала.
Но все усилия были тщетны. Подходила неминуемая гибель.
На моих глазах измочаленная корма отделилась от корпуса и погрузилась в воду, левый борт отвалился, словно кусок гнилого дерева, ванты лопнули, как натянутые нити, верхушка мачты отломилась при резком ударе круто накренившегося судна о причал… Шхуна агонизировала.
Еще один удар о каменную стену — и шхуна разбилась. Волны хищно хлынули в нее.
Я повернулся и побрел в город.
У меня было такое чувство, будто я только что присутствовал при чьей-то мучительной смерти…
Месяца три спустя, когда задули холодные северные ветры, старую шхуну вытащили на берег и изрубили на дрова.
Ветры подхватили и унесли в море выброшенную золу.
Может быть, поэтому в нем все еще есть частички отжившей романтики.
Не будем жалеть о ней. Как все ненастоящее, она — лишь красивая декорация, на которой ржавеют неотмытые пятна человеческой крови.
В ДЮНАХ
Боевые корабли укрылись в заливе у рыбачьего городка. Дул штормовой ветер — северный, пронизывающий, чуть ощутимо отдающий ледяным запахом свежего снега. А ведь был только конец сентября.
День стоял светлый, с сухой итальянской синевой неба и фиолетовым морем. Лишь в звенящей прозрачности похолодевшего воздуха чувствовалось дыхание близкой зимы.
Корабли встали на якорь в заливе, и мы решили, что учебный поход кончился. Всю неделю мы слышали далекие приглушенные раскаты и догадывались, что дивизион проводит ночные стрельбы в открытом море. И вот, когда корабли взяли курс на городок, мы поняли, что у нас будут гости.
О, моряки! С белыми гармониками и желтыми гитарами сходили они на пристань, и опустевший дансинг в приморском садике оживлялся, как летом. Но теперь там не было тщеславных курортников — их крикливая и пестрая толпа уже давно схлынула. Теперь там танцевали наши девушки-рыбачки. Они вальсировали друг с дружкой, и это было некрасиво. Моряки молча курили, все теснее обступая цементный круг. Более смелые с матросской самоуверенностью разъединяли неестественные пары и образовывали новые — естественные. Лампа над дансингом, словно подвешенная прямо к черному небу, описывала широкие параболы, желтые листья взлетали из-под проворных ног, и молодое, неудержимое веселье заглушало рокот прибоя и тягучий стон деревьев. И все это вместе с мельканием светотеней придавало неотразимую прелесть осенним вечерам.
Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.