Созидая на краю рая - [31]

Я рыдаю на покрывале ребёнка, бесконечно целуя его руки, его тельце, не прекращая шептать, что люблю его.

Верю, что это поможет. Что он услышит меня, что он откроет глаза, что он выживет. Он одержит победу над смертью, обязательно одержит!

Вспоминаю его любимую сказку, и, вытирая слёзы, подавляю рыдания, начинаю рассказывать:

— «Жила-была маленькая девочка, звали её Белоснежка… — я не знаю, почему моему сыну понравилась именно эта история —„Белоснежка и семь гномов“, но он её обожал. Я перечитывала её ему так часто, что выучила наизусть.

— … Была у Белоснежки злая мачеха… — смотрю на лицо сына, поглаживая хорошо заметные сплетения вен на его белой коже. Такой же бледной, как и простыня. Ресницы укрывают небесные глаза, аккуратно, словно у искусно нарисованной куколки, лежа на щеках. Он действительно будто из фарфора. Кажется, прикоснешься — и разобьётся. Настолько он хрупок, настолько слаб.

Вожу по его лицу осторожно, пальцы наполняются невиданной нежностью, а глаза любовью — бесконечной и искренней. Материнской любовью. Ни с чем несравнимой.

— … Тогда Белоснежка побежала через лес, — подходя к части рассказа, где охотник отпустил девочку, продолжаю я. Невольно на месте охотника представляю смерть, а на месте Белоснежки — Энтони. Пусть он тоже спасётся, пусть его не убьют! Только бы это случилось, только бы он выжил, я отдам всё что угодно… Господи!

— … Встретились ей семь гномов, — слова льются из меня с такой неохотой, что приходится применить все свои силы: скрытые и поверхностные, чтобы ни разрыдаться. Говорю достаточно тихо, но внятно. Он слышит меня. Я уверена, Тони слышит меня!

— … Она пекла им пирог, когда пришла старуха с яблоком, — поджимаю губы, прикрываю рот рукой, задерживаю дыхание — всё, только бы рассказать сказку до конца. Хочу, чтобы он услышал её полностью; хочу, чтобы он почувствовал, что я рядом; хочу, чтобы ощутил, как я его люблю и скольким готова пожертвовать.

— … Старуха предложила девочке яблоко, и она взяла его, — мысленно кричу Тони не брать ничего из рук Костлявой, силюсь вернуть его себе и молюсь, чтобы так и случилось.

Приближается самая ужасная часть сказки, которую я терпеть не могу. Обнадеживает лишь конец:

— … Девочка откусила яблоко и упала замертво на пол… — слёзы снова струятся по щекам, и я вытираю их так быстро, как могу. Беру ладошку малыша в свои руки, потирая и целуя её:

— … Гномы подумали, что Белоснежка умерла, но пришёл прекрасный принц и поцеловал её, — улыбаюсь про себя, наклоняюсь к лобику ребёнка и оставляю там нежный материнский поцелуй, который должен вселить уверенность и придать ему сил.

— … Белоснежка проснулась и поехала жить с принцем в его замок. Гномы поселились с ними, и жили все очень долго и счастливо!» — завершаю рассказ, продолжая целовать малыша, как вдруг понимаю, что потеряла звук. Да, тот самый пикающий звук прибора.

Не веря, быстро отстраняюсь от Энтони, переводя глаза на монитор прибора. Он молчит пару секунд. Вместо кривой пульса моего мальчика, по нему тянется зелёная, будто длинная змея, прямая линия.

Моё дыхание останавливается, когда последний зигзаг, появляясь на мониторе, исчезает.

Прямая линия оглушает палату сплошным звонким звуком.

Его сердце остановилось…

Глава 11 — Сон

Страх есть беспокойство души при мысли о будущем зле, которое, вероятно, на нас обрушится. ©

— Мисс Мейсен, держите себя в руках, — громогласный голос раздаётся прямо над ухом, когда меня — упирающуюся всеми четырьмя конечностями — пытаются оттащить от двери, ведущей к Тони. Им легко говорить. Кривая пульса исчезла у моего, а не у их ребёнка!

— Пустите! — ору так, что скоро совсем оглохну. — Я должна быть с ним! Энтони!

— Не поможете, не поможете! — словно пчелиный рой вьются вокруг меня и твердят медсёстры, крепко держа под руки и с трудом уводя к комнате отдыха. У них там есть успокоительное, снотворное — то, что они собираются мне вколоть, то, чем собираются меня усыпить… Нет! Не позволю!

Я должна быть с сыном, он умирает прямо сейчас! Если уже не умер…

Неожиданная мысль на миг останавливает меня, и, пользуясь этим, взбудораженный персонал увлекает меня за собой. Когда я вспоминаю, что шанс ещё есть, уже поздно. Дверь захлопывается, и дверной замок громко щёлкает. Не успеваю даже вскрикнуть, как стерильный маленький шприц уже вонзается в мою кожу, и реальность покидает сознание так же быстро, как и пришла в него…

Когда открываю глаза вновь, голова раскалывается так, что каждое движение причиняет боль. Держась за неё, нахожу в себе какие-то призрачные силы встать с дивана в комнате отдыха медсестёр и кое-как добраться до двери. Выглядываю в коридор и вижу там Доктора Маслоу, который сидит на металлическом стуле, отрешённо смотря в окно.

Продвигаюсь медленно — от каждого нового движения будто бы сгорает какая-то часть тела. Резкая боль и слабость по всему организму. Неужели на меня так действуют ужасные новости — моральным истощением?

И всё же передвигаю ноги, потому что хочу узнать, что с моим ребёнком. Хочу увидеть его либо живым, либо мёртвым. Нет сил на другие мысли. Я разваливаюсь на части.