Сожжение книг. История уничтожения письменных знаний от античности до наших дней - [39]

После смерти Кафки Брод забрал его бумаги из больницы в окрестностях Вены, где тот умер, и из комнаты в квартире его родителей в Праге, где у писателя был свой письменный стол. В итоге удалось обнаружить две записки Кафки Броду, которые тот опубликовал вскоре после смерти Кафки. В первой даются вполне четкие и однозначные инструкции:

Дорогой Макс,

Моя последняя просьба: все, что останется после меня... в виде дневников, рукописей, писем (от других и моих собственных), набросков и так далее, следует сжечь. не читая, так же, как и все тексты и наброски, которые могут быть у тебя или других. Если кто-то не захочет отдавать тебе письма, он должен хотя бы пообещать, что сожжет их сам.

Твой Франц Кафка [13]

В процессе сбора бумаг Брод также нашел вторую записку, но она несколько усложняла четкие и простые инструкции, данные в первой:

Дорогой Макс,

На этот раз, возможно, я в самом деле больше не встану с постели. После месяца воспаления легких стоит ждать очередного обострения, и даже все мои попытки писать его не отсрочат, хотя в письме есть определенная сила.

Так что на этот случай - плоя последняя воля относительно всего мною написанного.

Из всего, что я написал, значение имеют лишь следующие книги: «Приговор», «Кочегар», «Превращение», «В исправительной колонии», «Сельский доктор» и рассказ «Искусство голодания». Говоря, что лишь эти пять книг и рассказ что-то значат, я вовсе не имею в виду, будто желаю, чтобы они были переизданы и стали достоянием будущего; напротив, если они бесследно исчезнут, это вполне будет отвечать моему истинному желанию. Но раз уж они есть, я не стану никому мешать их сохранить, если он того хочет.

Однако все остальное мною написанное... без всякого исключения, если только можно его получить или вернуть от тех, кому я его давал (большинство из них ты знаешь, главным образом фрау Фелицию М., фрау Юлию, урожденную Воризек, и фрау Милену Поллак; в частности, не забудь про несколько блокнотов, которые сейчас у фрау Поллак) - все без исключения и желательно не читая (я не стану мешать тебе взглянуть, хотя и предпочту, если ты не станешь этого делать, но в любом случае никто другой не должен ничего увидеть) - все без исключения следует сжечь, и я прошу тебя это сделать как можно скорее.

Франц [14]

Хотя эти инструкции выглядят достаточно четко, они поставили Брода перед серьезной дилеммой, бросавшей вызов самим принципам их многолетней дружбы. Дружба их была долгой. Они познакомились в 1902 году будучи студентами Карлова университета в Праге. Несмотря на явное интеллектуальное превосходство Кафки, у них возникли личные отношения, отмеченные преданностью со стороны Брода. Умение вращаться в обществе в сочетании с восхищением литературным талантом друга позволило ему стать своего рода «агентом» друга, пытавшегося делать писательскую карьеру. Слабое здоровье Кафки, его прирожденная замкнутость и стремление к самокритике невероятно осложняли эту добровольно взятую на себя задачу. Несмотря на все это, Брод оставался его другом, оказывая ему не только необходимую для развития его творческих способностей поддержку, но и практическую помощь во взаимодействии с издателями [15].

Соответственно, стоявшая перед Бродом дилемма была ясна: исполнить ли последнее желание друга или сохранить его литературное наследие для более широкой аудитории, что, как он знал, порадовало бы Кафку? В конце концов Брод предпочел ослушаться умершего. В свою защиту он заявлял, что Кафка наверняка знал, что Брод не решится, - будь его намерения по-настоящему серьезными, он попросил бы уничтожить бумаги кого-то другого. Брод был полон решимости обеспечить Кафке место в литературе, которого, по его мнению, тот заслуживал, но никогда не понимал этого при жизни. Брод также осознавал то, что Ларкин позднее называл «магическим» свойством рукописей, и намеревался использовать их с целью создать Кафке литературную репутацию. В одном из рассказов (возможно, в отношении Кафки лучше подходит слово «легенда») Георга Лангера упоминается о визите некоего писателя к Броду в Тель-Авиве в 1940-е годы. Писатель приехал взглянуть на рукописи Кафки, но ему помешало отключение электричества. Даже когда электричество наконец восстановили, Брод отказался предоставить писателю возможность увидеть рукописи. Жесткая опека Брода над архивом, его усилия по публикации произведений Кафки и изданная им в 1937 году биография Кафки помогли создать вокруг этого автора удивительную литературную ауру (по крайней мере, сперва в немецкоговорящих литературных кругах) [16].

В 1925 году Брод отредактировал «Процесс» и договорился о его публикации в берлинском издательстве «Die Schmiede», а также отредактировал незавершенную повесть, которую издатель Курт Вольф выпустил под названием «Замок» («Der Schloss») в 1926 году. В 1927 году вышел также роман «Америка» («Amerika»), «законченный» Бродом по рабочим бумагам Кафки. За ними последовали другие произведения, требовавшие более существенной редакторской и составительской работы, на основе сохранившихся дневников и писем, и все это стало возможным лишь потому, что Брод физически владел данными материалами. Много места они не занимали, но позволили посмертно создать целую карьеру, обеспечив Кафке репутацию одного из величайших прозаиков современности.