Современная югославская повесть. 70-е годы - [44]

Несмотря на наигранное равнодушие, у Пипе мороз прошел по коже, но он подавил это чувство, вспомнив о своем положении и правом деле, за которое сражается.

— Ради всего святого! Смерть?! Но за что, за что? Я ничего плохого не сделал… и… без суда, боже мой!

Лицо полковника стало серым, скорбным, он плакал без слез, посиневшие губы дрожали, он был в ужасе и что-то бормотал жалобно, по-детски.

— Что он тебе городит, черт побери! Будет наступление? — решительно и недоверчиво вмешался Чоле.

— Боится! Страшно ему! — ответил Пипе.

— Кто бы не боялся на его месте! — отрезал Чоле. — Знает, что его ждет! — Потом нагнулся к уху Пипе и настойчиво зашептал: — Послушай, Пипе! Мне бы его сапоги! Ты погляди! — хныкал он, незаметно указывая на свои опанки[47]. — Не могу больше, стыдно, эх, господи! Твой адъютант, а погляди! — Его лицо так сморщилось от досады, отвращения, стремления быть убедительным, точно у него закрутило в животе.

Лука и Марко посмотрели на него и злобно заморгали: еще чего не хватало, похоже, Чоле решил урвать кусок от их добычи! Как бы не так! Кукиш!

— Коменданте… послушайте! Ведь я стар… я профессор, — стонал Колоннелло.

— К сожалению, вы фашист! — кольнул его Пипе.

— К сожалению! — тихо признал старик.

— Теперь поздно! — ответил Пипе.

— Однако… я не… — тяжело дыша, но уже живее начал оправдываться Колоннелло.

— Только не убеждайте меня, что вы пацифист! — усмехнулся Пипе. Перед глазами у него пронеслись картины сожженных деревень, червь раздражения ожил и зашевелился.

— Скажу вам правду! Я большой друг нашего дуче. Вы можете получить за меня все, что хотите. Мертвый… я ничего для вас не представляю. Но живой… многое!

Теперь он озирался круглыми печальными глазами, с искренней и наивной уверенностью, будто надежда его осуществилась. И не ошибся.

Пипе смотрел мимо него, он видел прошлое как в воде — как партию в карты. Слова Колоннелло — ведь это корона червового короля! Карие пестрые глаза полковника, точно санки, унесли его вниз головой в заднюю комнату прокуренной кафаны, где давно, до войны, он сидит в канун Нового года сытый, с картами в руках, с тремя королями, и вот теперь вместо сброшенного туза, после трех обменов в последнем прикупе, который он, сгорая от нетерпения, медленно приоткрывает, показывается корона четвертого короля, червового! Какой шанс! У противника не может быть комбинации выше. Но противник пасует, и банк остается прежним. И сейчас слова Колоннелло — разве это не корона четвертого короля? Разве не шанс?

— Великолепно! — приглушенно воскликнул Пипе, сразу пришедший в хорошее настроение из-за такого подарка судьбы. Но мыслить следует логично. Война есть война. Полковника надо использовать. А в остальном вся жизнь — игра, если смотреть на вещи философски. Он всегда был готов на риск. И всегда в нем жила надежда.

— Oggi seren non è, doman seren sarà, se non sarà seren si rasserenerà[48], — живо, нараспев произнес Пипе итальянскую скороговорку, добродушно и широко улыбаясь и всматриваясь, giocoso[49], в лицо Колоннелло.

Колоннелло задрожал от вспыхнувшей надежды. Правда, пока она ничем не подтверждалась, но и отказываться от нее не было оснований. А вот отдаляло или приближало ее это удивительное поведение то мрачных, то глуповато-веселых и улыбающихся солдат и их главаря, ради всего святого, он же не говорит — бандита?

— Я вам верю! — сказал Пипе по-итальянски, уже спокойно и серьезно. — Все будет в наилучшем виде!

Колоннелло перевел дыхание. От облегчения земля поплыла у него перед глазами.

— Послушайте, товарищи! — быстро заговорил Пипе, но бойцы уже насторожили уши, вслушиваясь в непонятный диалог между Пипе и Колоннелло. — Чтоб никто его пальцем не тронул! Чоле, ты за него отвечаешь! Береги как зеницу ока! Марко, дай ему свою шапку!

— Какую шапку? — запальчиво воскликнул Марко, красный от гнева.

— Ту, маленькую, «охотничью»! — небрежно бросил Пипе. — Не видишь, солнце садится? Ему холодно будет в горах. Не хватает мне, чтоб человек простудился! Чоле, следи за ним. Устанет — стой, захочет пить — воды. И шапку дай. Не видишь, что ли, он без шапки! Чего ждешь? Пошли!

И Пипе вежливо указал Колоннелло дорогу.

— Вы куда-то направляетесь? Куда же? — перепугался старик, но голос его звучал предупредительно.

Пипе дотронулся до его руки и повел по каменистой тропинке, беззаботно болтая о завтрашнем погожем дне.

Колоннелло одобрительно кивал головой, холодный пот леденил ему шею, он инстинктивно следил за тем, чтобы не оступиться и не сломать ногу в этом аду, в окружении дьяволов, которые то хмурятся, то смеются, как и серое небо — над быстро мрачнеющими скалами и над его непостижимой судьбой.

Партизаны остановились.

Многих удивила резкая перемена в поведении Пипе, они его не понимали, но и осуждать не брались. Пипе слыл мастером на всякие неожиданности. Сейчас им казалось, словно кто-то пригласил их в дом и захлопнул дверь перед носом — вроде бы и дверь не заперта, и зов повис в воздухе. И они были в недоумении. Партизаны сгрудились вокруг Чоле, адъютанта Пипе, точно хотели узнать что-то новое. Найти какое-то прибежище, может быть, не слишком надежное, но единственно возможное в эту минуту. Усталые, растерянные, они обескураженно смотрели на Пипе и Колоннелло, идущих в гору, на плечистого Пипе и старика полковника, точно видели чудище, уносящее у них барашка прямо с вертела.